Охота. Я и военные преступники - [21]

Днем мы встретились с главой миссии ООН в Косово, Бернаром Кушнером, бывшим министром здравоохранения Франции и одним из основателей международной гуманитарной организации «Врачи без границ». Кушнер согласился, что обвинения в адрес АОК очень важны для миссии ООН и международного присутствия в Косово. Он назвал их даже «политически необходимыми». Сотрудники миссии сообщили, что заинтересованы в расследовании преступлений, совершенных после окончания бомбардировок НАТО. Мы проинформировали Кушнера о том, что эти преступления, в том числе систематические убийства и похищения, подпадают под юрисдикцию трибунала.

Вечером охранники миссии ООН и солдаты-миротворцы проводили нас в отведенный нам дом на территории лагеря миротворцев. Электричества не было. Единственным туалетом пользовались десять человек. Мне выделили маленькую комнату. Простынями на постели явно кто-то уже пользовался. Я возмутилась, но скоро узнала, что чистого белья попросту нет. Мне пришлось распаковать чемодан, застелить постель своей одеждой и попытаться заснуть. Кожа страшно зудела. Я открыла окно, чтобы подышать свежим воздухом, но на улице кто-то начал стрелять. Я лежала и не понимала, как могла оказаться здесь, в этом месте, которое ничем не напоминало Европу. Раздался еще один выстрел. Я закрыла окно и провалилась в сон. Утром пришлось принимать холодный душ.

Потребовалось меньше часа на то, чтобы понять, что расследование военных преступлений и отстаивание прав человека потребует гораздо большего, чем готовность мириться с грязными простынями, бессонными ночами и очередями в туалет. Подобная работа связана с личным риском. Этот риск закаляет душу, и примером тому может служить огонь, пылающий в душе Наташи Кандич, основательницы Фонда гуманитарного права в Белграде. Эта невысокая сербка с хриплым голосом, севшим от долгих лет курения, преисполнена желания защищать права человека. Не думая о сербской полиции и жестоких бандах албанцев, Наташа путешествовала по Косово на машине во время бомбардировок НАТО. Она разыскивала свидетелей высылки албанцев. Даже спустя много месяцев после этого она выглядела физически разбитой. Увидев ее впервые, я сказала себе: «А ведь я провела здесь всего один день…» Наташа закурила, я тоже. Потом она стала рассказывать об ужасной ситуации в Косово.

Она сказала, что необходимо призвать к порядку Армию освобождения Косова. В сожженном сербской армией городе Печ солдаты албанской армии устроили организованные убийства. «Труднее всего приходится цыганам, — объяснила мне Наташа. — Они расплачиваются за все». В июне и июле OAK убивала сербов в окрестностях Печа. В августе и сентябре албанцы похищали сербов в том же городе. «Нам не удалось найти тюрем АОК», — сказала Наташа.

Наташа Кандич рассказала мне и о том, как трудно найти свидетелей, готовых давать показания. Албанцы настолько боятся АОК, что из страха мести предпочитают не говорить об их преступлениях и не сотрудничать с миссией ООН и Международным трибуналом. Сербские свидетели дают показания, но они бежали за пределы Косово — в Черногорию и Сербию. До натовских бомбардировок эти республики были недоступны для следователей Международного трибунала. Наташа сказала, что сербы начинают признаваться в преступлениях. Один из свидетелей, командовавший охранниками тюрьмы, даже начал рассказывать об убийстве около сотни заключенных. «Его нужно вывезти из страны, — заметила Кандич. — Он очень боится разговаривать даже с моими адвокатами». Мы поинтересовались, когда можно будет посетить Белград и начать там расследование. Разговор шел за ужином, двумя днями раньше. Я выпалила: «Нужно ехать в Белград прямо сейчас. Надо запросить визы… Давайте проведем аресты». Товарищ прокурора Грэм Блуитт сделал такую гримасу, что я поняла, что сказала что-то не то…

В тот же день нам дали военный вертолет, и мы направились к месту раскопок массовых захоронений в Сичево, небольшой деревне рядом с массивной горой, которую называли «Горой Проклятых». Раскопки вели австрийские криминалисты-антропологи. День выдался очень жарким, и в воздухе распространялось густое зловоние, проникавшее в ноздри, пропитывавшее волосы и одежду и привлекавшее полчища мух. Из земли появлялись тела, человеческие фигуры, напоминавшие гипсовые скульптуры Джорджа Сигала, только скорчившиеся и потемневшие. Грызуны, насекомые и миллиарды бактерий давно пожрали глаза и мягкие ткани лица мужчины, тело которого лежало на столе. Патологоанатом распиливал пилой грудную клетку, а родственники погибшего наблюдали за ним. Я спросила экспертов, кто этот человек и как он погиб. Следователи сказали, что мужчине было 86 лет. Свидетели подтвердили, что сербские солдаты вошли в его дом, перерезали ему горло и пристрелили, а затем убили двух женщин, еще одного гражданского и снайпера АОК.

Посещение места эксгумации не произвело на меня особого эмоционального впечатления. По крайней мере, я этого не заметила. Зловоние оставило неприятный привкус во рту. Кости и зубы, видневшиеся за сгнившей плотью, были ужасны. Но для меня это тело было всего лишь вещественным доказательством, еще одним компонентом базы данных для обвинения против Слободана Милошевича и всех тех, кого обвиняли в военных преступлениях в Косово. Я могла стоять здесь целый день, вдыхая трупное зловоние, точно так же, как австрийские эксперты, и могла вернуться туда даже в самый жаркий июльский день. Это была моя работа. Я подавляла страх и ужас, жившие в моем подсознании. Но все же при виде одного из потомков старика, останки которого исследовали на столе эксперты, я вздрогнула. Его звали Якуб Бериша. Я взяла его за руку, посмотрела на него… Не помню, что я сказала… Одного лишь рукопожатия было достаточно, чтобы почувствовать всю глубину его утраты и его веру в то, что трибунал постарается осуществить правосудие — настоящее, а не то, какое на протяжении многих лет творилось в Косово.