Охота на Вепря - [73]

– Да-да, Петр Ильич, как нога? – встрепенулся Палев.

– Вывих, но Степан помог мне вправить сустав, так что, пара недель покоя – и снова в строй.

– Не думаю, не думаю, – усаживаясь в сани напротив меня и Степана, прокряхтел генерал. – Теперь вам отдыхать и отдыхать! Хватит уже, нагонялись по полям!

Сани двинулись, полетели.

– Сколько ехать? – спросил я. – До места икс?

– Недалеко, Петр Ильич, недалеко, – генерал подмигнул Горбунову. – До конца острова Козлиный, или, лучше сказать, до его начала, так как тем концом он ближе к Самаре.

Минут через десять наши сани обогнули остров, и вскоре я увидел отряд полиции и жандармов, высокий сосновый крест, тело на снегу. Мертвых лошадей. А потом уже и широкий квадрат черной воды…

– Ну, вот мы и подъехали, – сказал генерал Палев. – Это крещенская порубь староверов, тут их деревень немало. Они специально купальню устроили ближе к острову: подальше от нас, истинных христиан православных, – усмехнулся генерал Палев. – А она, крестильня их, и стала злодеям могилой. Причуда судьбы, провидение? Как хотите, но факт остается фактом!

Сани остановились у огромной квадратной проруби. Там еще плавали остатки одежды. На снегу лежали две мертвых лошади и труп человека.

– Узнаете? – спросил генерал Палев.

– Это Микола, казак Кабанина, – кивнул я.

– Верно, – кивнул Старицын. – Еще один цепной пес Дармидонта Михайловича.

– А где… Кабанин? – нахмурился я. – И Никола?

– Полной уверенности нет, но мы думаем, их течением унесло, Петр Ильич, – очень серьезно кивнул генерал Палев. – Оно тут сильное. Целую лошадь унесло, что вы хотите? Где шапка главного злодея? – весело рявкнул он.

Жандармский офицер немедленно подхватил со снега вещественное доказательство и, подлетев, протянул его генералу.

– Ну вот, – Палев с омерзением потряс замерзшей бобровой шапкой у нас перед носом. – Она?

– Она, – кивнул я.

Генерал с тем же омерзением отдал ее жандарму.

– Думаю, дело было так. Степан, как он сам мне рассказал, подстрелил двух бандитов, когда вы еще преследовали их. На ходу. Убил не убил – не ясно. А затем спрыгнул и целился в стойке. Так? – он взглянул на моего товарища.

Горбунов уверенно кивнул.

– Да, ваше сиятельство.

– Ну так вот. Вложил он прицельно пять пуль в седоков. Как и вас, лошади понесли их сани без возницы. Иначе бы он увидел крест, успел бы свернуть. А тут несчастные лошади угодили со всего маху в эту прорубь и сани за собой потащили с покойничками. Или с ранеными, какая теперь разница. В проруби плавал один только Микола. И то он в упряжи запутался. Его багром вытащили, как и вторую лошадь. Она, видать, под лед пушечным ядром влетела, бедняга! А сани до сих пор на дне лежат. Может, кто и под ними приютился? Поглядим!

– А что следы? – поинтересовался я. – Были какие-то следы, которые могли вести от проруби?

– Вы, голубчик, спали ночью, и не знаете, какая пурга была. Тут не то что следы человечьи, слон прошагай, ничего не останется!

– Метель всего на пару часов прекратилась, Петр Ильич, – многозначительно сказал Степан. – Как раз для того, чтобы нам помочь, – он оглядел слушавших его. – А почему нет? Так было…

– Голос народа! – весело кивнул генерал Палев, оглядывая своих полицейских чинов, которые тоже сияли от чувства победы. – Прислушаться надобно! Сами небеса помогли вам, господин Васильчиков! Сам Господь Бог! Ну а следы, что следы? – Палев потер руки в перчатках, похлопал в ладоши. – Ну их! Все занесло-вымело подчистую, стало быть, так и надо!

Он важной птицей прохаживался у проруби, разглядывая студеную могилу наших врагов. Степан что-то приметил у самого края проруби, на поверхности, в ледяной крошке, нагнулся и поднял. Долго рассматривал. Предмет сталью пару раз сверкнул в его руках. Степан поймал мой вопросительный взгляд и подошел.

– Держите, Петр Ильич, – протянул он мне фляжку, но пустую.

А пустой она была потому, что оказалась пробита двумя пулями – и обе застряли в ней, смяв ее. От нее пахло коньяком. На одной стороне можно было прочитать и рисунок – череп с костями. Я поднял на Степана глаза.

– Это фляжка Николы, – сказал он мне. – А пули, стало быть, мои. Любил он кости да черепа. Только чего она тут делает-то, отчего не на дне?

– Странно, – согласился я. – Вывалилась? Да вот как? Впрочем…

Увидел предмет и полковник Старицын. Подошел, взял из моих рук, задумчиво покрутил. Важно подплыл и полковник Палев. Тоже взял фляжку, хмурясь, пренебрежительно повертел в руках, но в конечном итоге предмет не произвел на него большого впечатления.

– Да какая разница, как? – вдруг чуть не обозлился он. – Чего только не бывает в жизни! Помню Русско-турецкую, шли мы в атаку, я тогда капитаном был. Моему солдату Ерофееву пуля в одну щеку вошла, а из другой вышла. Это пока он ура кричал. Ни одного зуба не задела! Вот это фокус! – Палев сунул фляжку обратно полковнику в руку: – Приложите к делу, – но испорченный предмет явно о чем-то напомнил генералу: он забрался за отворот шинели и вновь достал свою широкую флягу. Потряс: – Ага! Осталась еще четвертушка! – свинтил высокую крышку, вновь ставшую миниатюрной стопкой, налил в нее коньяку и вновь протянул мне. – Выпейте, Петр Ильич, вам это просто необходимо. И не думайте более ни о чем! В Самару, голубчик, в Самару! Ногу лечить! – и когда я, отбросив всякие мысли, выпил и с удовольствием зажмурился, генерал Палев добавил: – Домой, Петр Ильич, в родные пенаты!