Охота на Вепря - [65]

– Убей ее! – бросил он с порога, ныряя рукой за отворот пальто.

Мы даже не успели сообразить, что и как, а Штрило вырвал из тулупа короткий обрез и в упор выстрелил в Тимофеева. Беднягу швырнуло в темноту, на нас. Ответные выстрелы отбросили назад и Штрило – на крыльцо, в ночь и снег.

– Сукина живым брать! – заорал Жабников.

Вырвав из-за пазухи револьвер, Сукин отстреливался, совсем не целясь, а сюда уже бежали двое полицейских от соседки Сукиных – Пелагеи Митиной. И наши выскочили и целились бандиту-революционеру по ногам. Подстреленный, он упал рядом с бричкой. Через пять минут, окровавленного, мы втащили его в дом, а из подпола тревожным одержимым набатом шли гулкие удары и неслись проклятия.

– Слышит сука, как щенка ее бьют, – сурово заметил Степан и отошел в темноту.

Теперь было дело сыскарей – добиться правды.

– Как Тимофеев? – спросил Жабников у одного из своих.

Тот отрицательно покачал головой:

– Наповал. Всю грудь разворотило. Бедная матушка его…

Тут уже были и жандармы, караулившие в соседнем доме.

– Царские псы! Опричники! – процедил сквозь зубы Сукин. – Всех перебьем! Всех вырежем!

– Ишь ты! – усмехнулся один из опытных жандармов. – Дьяволенок, твою мать.

Я смотрел на Сукина и думал: он и с бандитами водился, чтобы революцию делать, и деньги любые брал, кровью пропитанные. Он посмел к главному полицмейстеру Семиярска войти, как к себе домой, средь бела дня, и бросить в него бомбу. Это не Бык Мироныч, который лишь за звонкую монету и сладкую жизнь в малине готов был сражаться. Этот будет терпеть. И побои, и боль. А может, и смерть примет с осатанелой радостью. Из таких мученики и получаются! Но ждать у нас времени не оставалось. Нам нужна была главная фигура на этом игровом поле. Я переглянулся с Жабниковым, кажется, он думал так же, как и я.

– Семен Семенович, думается мне, мы только зря потеряем время, допрашивая этого господина, – вдруг сказал я.

– Думаете, Петр Ильич, ничего сукин сын нам не скажет? – спросил Жабников.

– Уверен, – кивнул я.

А из подпола все стучали и стучали. Ревели там.

– Не уймется никак старуха, – сказал один из сыскарей, глядя на революционера с бородкой. – Любит своего упыря! Кровинку свою порченую!

– Распорядитесь керосину принести, – сурово вымолвил я.

Эта фраза заставила всех замолчать.

– Керосину? – переспросил Жабников.

– Именно, Семен Семенович.

– И поболее? – как ни в чем не бывало вдруг поднял брови майор.

– Именно так-с, господин майор. Поболее! Хорошо, что мы понимаем друг друга.

Это была двусмысленная фраза! Сыскари и полицейские уже вовсю переглядывались. Что еще задумали командиры?

– Зачем керосину? – вдруг спросил Сукин.

– Как зачем? – усмехнулся я. – Спалить вашу избенку к чертовой матери.

– А как же матушка? – вновь спросил бомбист-революционер.

Я встретил взгляд Жабникова, и призывно кивнул ему: действуйте!

– А что матушка? – вдруг вошел в разговор майор. – Если бы твоя матушка смирно сидела, мы бы взяли вас двоих, и наш бы товарищ остался жив. Да и твой хромый, глядишь, выжил бы. А так, через твою матушку, хороший человек погиб.

– Так вы и матушку хотите спалить? – ошалело переспросил тот.

– Конечно, – перехватил я эстафету. – И тебя, сучье отродье, и твою матушку, такую вот мерзость уродившую…

– Ненавижу, – прошептал Сукин и вскочил, но его немедленно усадили на место. – Ненавижу…

– Что, господа, – прохаживаясь за спиной Сукина под взглядами ищеек, я подмигнул товарищам. – Даете слово держать в секрете это событие? Мало ли, керосинка упала на пол, вспыхнул дом и сгорел! А?

– Даем, – хором ответили все.

Уже поняли: что-то сейчас да будет!

– Тогда несите керосин, – приказал я.

А Сукина все билась и билась в подполе, и так это нам сейчас было на руку!

– Стойте, – вдруг сказал революционер. – Если скажу, матушку отпустите?

– Тебя посадим, а матушку отпустим, – сказал я.

И так у меня уверенно это вышло, что Сукин кивнул:

– Горазд Рыжин нам заказал убить секретаря губернатора – Никанора Треглядова.

Степан присвистнул.

– Тот, что двоюродный брат казаку Николе? – спросил я у своего помощника.

– Точно, – ответил из темноты Степан.

Он грел руки у печки и отпивал молоко, как будто ничего и не произошло.

– Стало быть, смерть секретаря Дармидонту Михайловичу понадобилась? – спросил уже майор Жабников.

– Стало быть, – ответил Сукин.

– А какие дела были у Кабанина и Треглядова? – теперь спросил я.

– Откуда ж мне знать такое? – Сукин поднял голову, и я сразу понял: тут он не лжет. Не знает.

– Где сейчас Горазд Рыжин? – спросил майор Жабников.

Сукин ждал – думал, как далеко он может зайти в своих признаниях.

– Говори, – посоветовал я. – Хоть что-то утаишь – сделки не будет. Сожжем избенку со всей вашей революционной фамилией. Никого не помилуем.

Сукин нервно вздохнул.

– На окраине Семиярска есть дом терпимости, зовут его по-французски: «Мадам де Пом…пар…» – он сморщился, пытаясь вспомнить.

– «Мадам де Помпадур», – со знанием дела кивнул Жабников.

– Верно, – подтвердил Сукин. – Захаживаете туда, господин майор?

– Знаю я этот публичный дом, – не слушая того, сказал майор. – Рассадник порока, – усмехнулся он. – Туда многие ходоки. Издалека приезжают. Девки там больно красивые как на подбор. Да к чему это ты, Сукин?