Охота на вампиров - [9]

— Пальну! — предупредили сзади.

— Иди ты в жопу, — вежливо ответил Ал и сунул руку в тайную щелочку, которую придумал его дед. Не так просто было попасть за забор. Память точно положила пальцы на рычажок, и хорошо смазанная калитка отворилась плавно и без шума, словно волшебная дверь в сказочный сон.

Кстати, может, кому и снится безмятежное детство, но только не Алу. Какой-то барьер… Конечно, Ал помнил, где рос, что видел, деда не забывал, но все до какого-то порога. Дальше — прыжок в пропасть. Люди, которые потом его окружали, толком ничего объяснить не могли, да и сами многого не знали.

Вокруг Ала была тайна… Она преследовала его и в снах.

Но тогда, распахнув привычным жестом калитку, откинув потайную щеколду (чем вверг в очередное изумление Анну), Ал шагнул вперед, и на него из тьмы двора хлынуло до ужаса знакомое ощущение давно пережитого. Почудилось нечто четырехлапое, паукообразное, скрежещущее твердую землю, пускающее пену по клыкам, с голым злобным черепом, с вылезающими из орбит глазами. Но было в тех глазах что-то родное и жалкое. Вспомнилось слово — громкое, детское… Вспомнилось, зашевелилось на губах, но не выкрикнулось…

Отпрянул Ал и оступился…

Может, Анна, дура, из «мортиры» своей по нему наконец шарахнула…

И было ему видение — город. Точнее, городок. А если уж наверняка, то город М… Предстал он запущенным и еще более забытым. Все треснутое, заросшее, в поганках. Смурь. Плющи по стенам вьются, мхи с крыш свисают, разбитые окна фанерой забиты. Мамаша с колясочкой показалась. Мамаша желтая, вислозадая, из кровавых губ зубы кошачьи торчат. Да и колясочка по виду из детского гробика сколочена, скрипит на гнутых колесах. А внутри что-то хлюпающее пищит. Полезла мамаша в дряблый ридикюль, достала бутылочку с красной густой жидкостью, сама почмокала, дитяти дала. Чавкает создание, от кайфа лапки перепончатые растопырило и струю пустило, зеленую, с запахом разложения. Ал почувствовал, что ему стало дурно. Чуть желудок не своротило на сторону… Но тут открыл Ал глаза и ахнул…

Не во сне кошмарном, а наяву перенесся он в детство. И не в ужасе, а так же, как тогда, — во вселенском покое. И все тот же дедов диван под ним. Узнал, принял, и хоть вырос в два раза, а все одно старый добряк мягкой кожей обволакивает, все еще запахи не растерял, пружинами нежно подтыкивает, успокаивает, мол, лежи, лежи, шалун, ты мне не в тягость.

И Анна свет Игнатьевна рядом хлопочет, варево какое-то в кружке сует, воркует:

— На, добрый молодец, отведай. От ужасов пережитых тебя сморило, чай.

Ал молчал.

— Чего уставился? Пей! — построже прикрикнула она.

— Промахнулась, что ли?

— В кого?

— В меня.

— Дурак! Ты бы и без моего вмешательства окочурился. Оставила бы тебя у ворот, твой приятель тебя бы сожрал.

— Монах?

— Не знаю, монах ли, игумен… А по-моему, еще страшнее стал. Я дверцы в машине закрыла, чтоб не сбежал.

— Может, покормить его?

— Ага! Разбежалась. Ты давай полежи. Настой попробуй. Верь, полегчает.

Напиток и правда оказался животворящим. Кисленький и прохладный, на травах. Не неведомых — кое-что распробовал, узнал… Он весь был из прошлого. Ал поторопился подняться и оглядеться.

Дедов дом. Дедов! Даже мебель кой-какая осталась кроме дивана. Но холостяцкая бобылья изба превратилась в аккуратное женское гнездышко.

Дед Ала неряхой не был. Он мог обустроить дом, избавив его от солдатской суровости с походной койкой под суконным одеялом. Как капитан Немо использовал в обиходе только дары моря, так и дед Ала вносил в свое обиталище богатства окружавшей природы… Вкуса у него хватало, и мебель стояла человеческая. Но вот всякие приспособления, утварь типа ухватов, ящичков для круп, кухонных причиндалов, вешалок, подставок и прочее, что создает аромат быта, — все это создавало ощущение сказки, впечатления, что ты в гостях у лешего.

Нынешняя хозяйка апартаментов лешим не была и кикиморой тоже. Один японский телевизор в углу чего стоил. А в кухне важно лоснился финский холодильник в окружении галантного итальянского гарнитура. Не знать, что ты в дремучей чаще, — вполне цивилизованное жилище.

Электрический кабель сюда провели солдаты. Это Ал помнил. И не со стороны ГЭС, а с другой, где колючая проволока и подземные бункеры лабораторий.

Папаша Ала, изменник, искупал вину… А может, для сына старался. Матери Ал не знал. У отца в М… имелась квартира, но она почти не удержалась в его памяти. Родитель все на производстве вкалывал или в командировки ездил, Ал основное время проводил здесь. В школу его возили на военном «газике».

Анна хлопотала на своей дворцовой кухне. Запахи оттуда сбивали с ног. Ал вспомнил, что весь день макового зернышка во рту не побывало. И, пересилив себя, поднялся.

Хозяйка расположила его на добром диване сталинских времен, кожаном и с валиками. С этими валиками он когда-то занимался борьбой.

Огляделся… Вроде бы прежний дом, а все же не тот.

Конечно, прошло более восьми лет. Что смогла удержать отроческая память, если учесть пережитый шок и год полной отключки? Дед не говорил, а «дядя» молчал. В сознании Ала стоял барьер, деливший его личность на детское «до» и взрослое «после»…