Охота на вампиров - [50]

Вместе с ним, опираясь на дорогую трость, вошел благообразный старик в смокинге, при черной бабочке и в золотых очках. Чем-то он смахивал на Кощея Бессмертного. Эмма Матвеевна еще подумала, что у бессмертия есть свои плюсы: долгое общение с мировой культурой, от которой никуда не денешься, все равно сказывается. Ведь как знаменитый киноактер Георгий Милляр ни издевался над своим лучшим персонажем, а частица интеллигентности в нем была.

Следом за Кощеем Бессмертным вошел златокудрый вьюнош, косая сажень в плечах, — этакий ангел в черном при галстуке, и замер у двери.

Вениамин Борисович припал к руке красавицы-мэра и представил гостя.

— Милейшая Эмма Матвеевна, разрешите вас познакомить, наш благодетель и известный меценат. Благодаря ему наш симфонический ездит по зарубежным гастролям и выдвинут на звание Академического.

Старичок степенно приблизился и тоже склонился к ручке.

— Очень приятно, Эмма Матвеевна. Премного наслышан, а теперь и познакомились. Весьма, весьма рад.

Несколько старомодная речь звучала вполне естественно в устах пожилого джентльмена.

— И мне приятно, — улыбнулась дама. — Простите, не расслышала вашего имени?

— Виктор Всеволодович! — радостно воскликнул Вениамин Борисович.

— Очень приятно, Виктор Всеволодович, присаживайтесь. Не откажетесь от чая с дороги? Я распоряжусь.

— Господин Ермитин, — добавил замдиректора. — Вот и сейчас Виктор Всеволодович совершенно бескорыстно предоставил нам транспорт и свою охрану.

— Как это мило с вашей стороны, — продолжала улыбаться хозяйка города. Правда, фамилия милого господина показалась ей знакомой, что-то кольнуло ее память, но она прогнала возникшее беспокойство и уселась напротив гостя.

— Неблизкий путь вы совершили, Виктор Всеволодович.

— Пустое, — отмахнулся Ерема. — У меня машина удобная, хоть спи в ней. А так я ради нашего камерного… Люблю, видите ли, старинную музыку, а они на днях уезжают в Италию. Когда еще послушаешь?

Секретарша внесла на подносе чашки с чаем. Вениамин Борисович засуетился.

— Я вас оставлю, — сказал он. — Пойду гляну, как артистов устроили.

Он ушел. «Ангел» продолжал стоять столбом у двери. Эмма Матвеевна постаралась не обращать на него внимания, вся обратилась к гостю.

— Меня всегда занимала проблема меценатства, — объявила она. — Подобные люди вызывают восхищение. Я хоть и мэр, но вынуждена считать каждую копейку. Ни на что денег не хватает.

— Согласен, — кивнул Виктор Всеволодович. — Деньги счет любят, сколько бы их ни было. Но вы знаете, Эмма Матвеевна, я обратил внимание на наших творческих деятелей, когда понял фальшь и лживость постулата «искусство принадлежит народу».

Эмма Матвеевна ахнула:

— Ничего себе! Это же была главная директива советской народной культуры. Я хоть и медик, но азбучные истины мне известны.

— Я вначале, Эмма Матвеевна, задумался о понятии «народ». Что это такое, и есть ли он вообще?

— Население? Извините, я вас перебила…

— Согласен, население есть. Население — это Ивановы, Петровы, Сидоровы… То есть конкретные люди. Человеки… А человек — не народ, человек — это личность. Он отвечает только за самого себя.

Эмма Матвеевна с большим интересом смотрела на собеседника.

— Так что если что-то кому-то принадлежит, то только конкретному человеку.

— Но искусство не может принадлежать конкретному человеку!

— Не может. Но и оно состоит из отдельных произведений. Книги, картины, спектакли… Вот они-то как раз и принадлежат создателю, исполнителю или владельцу. Это то, что можно потрогать, ощутить и что-нибудь с ним сделать.

— А танцы, которые сейчас начнет исполнять наш ансамбль?

— А что танцы? Когда они создавались, то принадлежали хореографу, а теперь — танцорам. Как они их исполнят, так и примет публика, то есть конкретные зрители.

— Как интересно. Никогда об этом не думала.

— Так что, Эмма Матвеевна, «искусство принадлежит народу» — то же самое, что «погода принадлежит народу». Как говорится, «и все вокруг колхозное, и все вокруг ничье».

Мэр рассмеялась.

— Спасибо, Виктор Всеволодович, просветили. Значит, ваше меценатство — это забота о конкретных людях.

— Совершенно верно! — радостно улыбнулся Ерема. — Вот эта самая забота и привела меня в ваш город. Давно хотел у вас побывать, Эмма Матвеевна, а тут оказия.

— Что за оказия?

— Мои люди пропали в ваших местах, госпожа мэр. Дорогие и близкие мне люди.

Наконец до Эммы Матвеевны дошло, кто этот милейший старичок, так похожий на Кощея Бессмертного. Вспомнила и имя его, которое давеча называл полковник.

— Вы Ерема? — спросила она, побледнев.

— Наслышаны? — удивился Виктор Всеволодович.

— Не ждали мы вас так скоро.

— Люди пропали, — развел он руками. — Медлить нельзя.

— Вы нас захватили, и мы заложники?

— Почему, Эмма Матвеевна? Что мы, чеченцы какие или террористы? У нас своя вполне мирная методика.

Госпожа мэр смотрела на него и думала: вот тебе и философ, вот тебе и «искусство принадлежит народу»… На самом деле вот кому нынче все принадлежит. Эмма Матвеевна взяла себя в руки, собралась и даже улыбнулась. Нет, положительно ей этот старикашка нравился. Чувствовался в нем и организатор, и талант; люди пропали, а он не поленился, несмотря на свою древность, сам приехал.