Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - [45]

Борис Александрович искренне верил в то, что «Россия исконно была оплотом святой реакции. Вот почему к ней так слабо прививается прогресс». Он считал, что «любовь к царю – чисто русское стихийное чувство. Объяснить его нельзя, оправдывать не надо». Главную причину гибели страны в результате революции он видел в давнем нарушении органической связи между православной церковью и самодержавным государством: «Россия погибла не оттого, что церковь была частью государства; она погибла бы и в том случае, если бы государство сделалось частью церкви. Необходимо, чтобы церковь и государство, подобно душе и телу, слились в единый кристалл».

Ясно, что Садовский к прогрессу относился очень настороженно, если не вовсе его отрицал, а реакцию рассматривал как некое положительное состояние. Несмотря на близость к символистам, он сохранил внутреннее тяготение к традиционным культурным ценностям. Его книга стихов «Самовары», например, содержала оды этому предмету русского быта – символу самобытности Руси. Многие произведения Садовского были посвящены русской истории, в том числе и пьеса об убийстве (так считал Борис Александрович) царевича Дмитрия в Угличе. А вот о германофильстве Садовского никаких сведений нет. Правда, его последний опубликованный в СССР в 1928 году историко-фантастический роман «Приключения Карла Вебера» рассказывал о легендарном немецком великане, служившем сперва в армии Петра I, a потом – в армии Фридриха Великого, но оснований для заключения об особых симпатиях Садовского к Германии и немцам этот роман не дает.

Судя по всему, Садовский хотя внутренне и не примирился с существованием советской власти, но, естественно, никак не боролся с ней. В январе 1941 года он писал Корнею Чуковскому: «Знаете, что сказали одному поэту, предложившему мне переводы Мицкевича: «Садовский – слишком одиозное имя: нельзя». Кланяюсь благодарному потомству. Заслужил. А ведь я «последний символист», со мной умрут все предания, сплетни и тайны, известные только мне…» Борис Александрович ощущал себя хранителем прежней, дореволюционной культуры, но едва ли имел в мыслях насильственную смену существующего в стране строя, тем более с помощью германских штыков.

В оценке его личности и судьбы удивительно сходились и советские и зарубежные литературоведы. С. Шумихин в 1990 году в послесловии к однотомнику Садовского «Лебединые клики» писал: «Житие свое… прожил он достойно, мудро и мужественно». А автор послесловия к изданию переписки Ходасевича и Садовского и Андреева семью годами раньше констатировала: «Борис Садовский был человек чистой души, на редкость цельным, никогда не приспосабливался к власти. и судьба его сложилась трагически, хотя он не сидел в лагерях, а дотянул до старости в Новодевичьем монастыре».

Не мог человек «чистой души» и помышлять о сотрудничестве с бесчеловечным, антихристианским режимом нацистов даже ради свержения большевиков, коли думал вот так:

«Поход свой на Церковь антихрист начинает под разнообразными личинами лжевозрождения. Выводит Лютера и утверждает протестантскую ересь. По его же наущению Сервантес осмеял благочестивое крестоносное рыцарство. Первые ростки рационализма пустил Шекспир, подменив незаметно Бога роком. В философии зарождаются попытки обнять необъятное. И художники кощунствуют над Мадонной… Прогресс обольщает исканием, сулит новизну. И личность, покидая себя, рассыпается тучей праха. Ей в голову не приходит, что все уже найдено, что Царство Божие в сердце».

Вождь Третьего Рейха должен был казаться Садовскому новым антихристом, поднявшимся из германской «протестантской ереси», подменяя Бога провидением и обратя в прах «химеру, именуемую совестью».

Да и убежать из советской страны Садовский особо не стремился. В 1921 году, когда ему удалось подняться после четырехлетнего паралича, он начал хлопотать о выезде за границу – на лечение. В 1922 году эти хлопоты окончились неудачей, и более Садовский попыток эмигрировать не предпринимал. А загадка, почему столь одиозную фигуру чекисты не тронули ни в 1937-м, ни во время послевоенных арестов, возможно, имеет неожиданное, но очень простое объяснение. Стихи Садовского нравились… Сталину. Сам Борис Александрович не раз рассказывал, как однажды, прогуливаясь по аллеям Новодевичьего кладбища, встретил Иосифа Виссарионовича, пришедшего на могилу жены Надежды Аллилуевой, покончившей с собой в ноябре 1932 года. Узнав, что перед ним поэт Садовский, Сталин вспомнил, что когда-то читал его стихотворение в сборнике «Чтец-декламатор» и высоко оценил его. Всесильный диктатор, в молодости сам писавший стихи – одно еще до революции попало даже в популярную хрестоматию «Сборник лучших образцов грузинской словесности», – поинтересовался, не нуждается ли в чем Садовский, но Борис Александрович с достоинством ответил: «Благодарю вас, у меня есть все, что мне нужно». Тем не менее Сталин распорядился провести в его келью-подвал радио, чтобы парализованный поэт мог следить за происходящими в мире событиями.

Конечно, Садовский мог эту историю встречи со Сталиным просто выдумать, потому как вообще был склонен к мистификациям. Он не без успеха подделывал стихотворения Блока и публиковал мнимые письма Есенина, Некрасова и даже убийцы генерала Мезенцева Степняка-Кравчинского. Это был один из немногих источников его заработка: ведь после 1928 года оригинальные тексты Садовского почти не появлялись в печати. Подделки оказались столь удачны, что и десятилетия спустя после смерти Бориса Александровича публиковались как подлинные тексты тех, кого он имитировал. Только вот дочь Сталина Светлана Аллилуева утверждала, будто ее отец на могилу матери никогда не ездил (проверить это утверждение невозможно). Однако достоверно установлено, что в 1935 году в подвале Садовского была оборудована радиоточка – вполне возможно, по распоряжению Сталина. Если встреча всемогущего вождя и опального поэта произошла на самом деле, то это многое объясняет в судьбе Садовского. Теперь его нельзя было арестовать без санкции самого Сталина. Столь же спасительно Иосиф Виссарионович беседовал (правда, только по телефону) с Михаилом Булгаковым и Борисом Пастернаком, выдав им тем самым своего рода охранную грамоту (булгаковские «Дни Турбиных» он точно любил, а о том, как относился к пастернаковскому творчеству, – неизвестно). Выходит, чекисты вряд ли напрямую рискнули бы действительно вовлечь Бориса Александровича в вымышленную ими монархическую организацию прогерманского толка. Даже по легенде «руководить» ею парализованный Садовский никак не мог (немцы никогда бы этому не поверили). Несомненно, поэт и не подозревал, что зачислен чекистами в подпольщики. На роль одного из рядовых членов «Престола» он подходил, тем более что никогда не покидал пределов Новодевичьего монастыря, куда немецкие агенты уж точно бы не проникли, и насчет него Гейне-Демьянов мог фантазировать сколько угодно.