Охота на шакала - [13]

Еще один грустный вздох. Ведь в знаменитое Нахимовское училище Платонов решился поступать, когда остался круглым сиротой. Выбор между Суворовским и Нахимовским предопределили рассказы покойного отца о море. Хоть и служил он на базе обеспечения в Балтийске. На палубу корабля ступал, лишь когда тот стоял у стенки. Учеба в Нахимовском определила всю дальнейшую судьбу Мефодия Платонова. Хорошие ему попались командиры-преподаватели и друзья-однокашники. Он словно бы вновь обрел там семью.

Взгляд яхтсмена скользнул по ряду фотографий и потеплел. На черно-белом любительском снимке был он сам в нахимовской форме, рядом стоял залихватски улыбающийся Виталий Саблин. Эти дни, проведенные в плавании на учебном паруснике, Мефодий знал это точно, ему никогда не забыть. Умирать придет время, вспомнит. А было-то им тогда всего по пятнадцать годков. И все у них еще было впереди. Годы службы развели их в разные концы страны: Саблина – в Балтфлот, Платонова – в Черноморский. Переписывались, по праздникам звонили друг другу. Ну а потом из-за травмы Мефодия отправили в отставку. И именно Виталий Саблин потратил свой драгоценный отпуск на то, чтобы приехать к другу по Нахимовскому училищу, поддержать его в трудную минуту. А ведь не каждый морской офицер выдерживает, когда его раньше времени списывают на берег. Многие спиваются. А вот Саблин помог другу выстоять, заставил поверить, что все теперь у Платонова только начинается. Как сказал Виталик, так и случилось. Это Саблин дал ему мечту.

– Эх, Виталик, – проговорил Мефодий, глядя на старую фотографию. – Давненько мы с тобой не виделись. Последний раз ты меня с днем рождения поздравлял, и то повонил на две недели позже… Но я не в обиде, понимаю, какая у тебя служба. Будем считать, что я пью за твое здоровье.

Платонов приподнял бутылку с соком, а затем влил себе в горло остатки.

– Вот вернусь из кругосветки, обязательно встретимся. Тогда и выпьем по-настоящему. За жизнь поговорим. – Платонов захрустел, комкая пластиковую бутылку.

Яхтсмен аккуратно запаковал в мешок для мусора то, что осталось от ужина, и уложил в ящик. Мефодий никогда не позволял себе выбрасывать в море жестянки, пластик, неизменно избавлялся от мусора на борту при заходе в очередной порт. Тот, кто по-настоящему любит и понимает море, именно так и поступает.

Пару минут заняли записи в судовом журнале. Их Платонов сделал аккуратным почерком, несмотря на страшную качку – тоже результат нахимовского прошлого. Но и после этого еще не пришло для профессионального путешественника время спать. Мефодий привинтил струбциной к краю столика видеокамеру, направил ее объектив на себя. Теперь она наклонялась вместе с яхтой, и потому изображение на экране оставалось постоянным. Одним из условий спонсоров, давших деньги на кругосветное путешествие, было создание документального фильма, вот и приходилось каждый вечер начитывать на камеру свои впечатления, рассказывать о преодоленном участке пути. Снимал Платонов и днем. Потом все материалы предстояло передать профессионалам-документалистам, чтобы те кое-что досняли и изготовили фильм.

Мефодий скороговоркой прочитал сегодняшнюю дату, время, широту и долготу, на которой находился «Помор», а затем уже с чувством стал сообщать обстановку за пределами каюты и планы на будущее:

– …лёг в дрейф. Если ветер не изменится, «Помор» продолжит движение на северо-запад к архипелагу Занзибар. Судя по метеосводке, штормовой фронт заканчивается на этом направлении примерно через сто двадцать миль. – Платонов придвинулся ближе к камере. – Вам, глядя на экран, кажется, что яхта почти неподвижна, но это обман зрения, – он, зажав в ладони стакан, налил в него воды; жидкость тут же плеснула на стенку, брызнула. – Вот теперь и вы имеете представление о том, что творится снаружи.

Мефодий перевел объектив камеры на задраенный иллюминатор, за которым угадывались сигнальные огни на мачте. По стеклу хлестала, переливалась вода. Платонов выключил камеру, погасил свет в каюте, а затем, действуя на ощупь, пристегнул себя к койке ремнем.

В наступившей темноте чуть заметно белели прямоугольнички фотографий, укрепленные на панели под самым потолком каюты.

6

Александр Павлович Пятаков утром следующего дня уже не так волновался, как впервые оказавшись в Занзибар-тауне. Ночь, проведенная в гостинице, окончательно убедила его в том, что слежка за ним не ведется, во всяком случае, пока. Негодяй, нелегально торгующий оружием, опасался не всякой слежки – только своих. В том, что ливийцы присмотрятся к нему до того, как выйдут на связь, он не сомневался. Сделка предстояла более чем сомнительная, и никому не хотелось провала. Если Пятаков рисковал пока только собственной репутацией, то ливийское руководство могло сильно подпортить имидж своей страны. О том, каким именно образом покупатели оружия выйдут с ним на связь, Пятаков не знал. На этот счет имелись лишь самые общие предварительные, еще московские договоренности. Мол, вы приезжаете на место, а там наш человек сам подойдет к вам. А чтобы вы не сомневались, он предъявит вам… Тогда переговорщик достал из кошелька пятисотрублевую купюру и криво разорвал ее пополам. Одну половинку вручил Александру Павловичу, а другую спрятал себе в карман.