Охота на Санитара - [6]

Само собой, Веничкины взгляды на карьеру давно и радикально претерпели изменения. Поскольку не работать вовсе было нельзя, он избрал путь юрисконсульта. Первые два предприятия пришлось оставить достаточно быстро – и директора, и работяги воровали с таким остервенением, что не приходилось сомневаться: очень скоро БХСС пройдется по ним частым бреднем, и отсидеться в стороне вряд ли удастся. На третий раз Вениамину повезло, его приняли на должность в таком месте, где тырить было просто нечего. Он был предоставлен самому себе, мог заниматься делами не только по вечерам, но даже в рабочее время, и не мозолил глаза операм.

На том и погорел… Впрочем, это тогда так казалось; теперь-то Вениамин Яковлевич понимал, что судьба просто решила его разбудить, подтолкнуть к решительным действиям, грубовато, но верно показала дорогу к настоящему процветанию.

Сотрудничество с КГБ Трубоукладчиков постепенно сворачивал. Нет, он не отказывался от встреч и с прежним прилежанием выслушивал задания, но информации реальной не приносил, а то, чего не делать было нельзя, выполнял спустя рукава. Его куратор, уже получивший звание майора, предупредил, что надо дать эффектные показания против директоров тех двух предприятий, на которых Вениамин начинал свою трудовую деятельность. Как и следовало ожидать, их все-таки загребли; к следователю вызывали многих, в том числе и Трубоукладчикова, но он отбрехался, сославшись на то, что по причине малого срока работы интересующими органы данными располагать просто не может. Теперь намечались судебные слушания; к власти в Москве пришел Андропов, и у Комитета был свой, не очень ясный Трубоукладчикову, интерес в ряде «хозяйственных» дел.

Поручение Вениамин проигнорировал. В суд он, конечно, явился, но выступал без огонька, отделывался общими фразами, а пару раз умудрился и вовсе ляпнуть нечто такое, что шло вразрез с позицией обвинения. Директоров все равно осудили – виновны они были по-настоящему, доказательств хватало с избытком, один получил «вышку», второй отделался двенадцатью годами, так что Веня даже пожурил себя: на кой черт было выделываться? Пожурил и забыл, погруженный в собственные заботы: дела разворачивались лихие, прибыльные, с учетом изменившейся обстановки можно было либо голову, как тот директор, потерять, либо заработать настоящие бабки; нутром Веня чувствовал, что осталось еще немного, что очень скоро в стране начнется новая жизнь и надо быть к ней готовым… Вот и готовился в поте лица, ковал первоначальный капитал, да так заработался, что не обратил внимания, не оценил по достоинству маленький факт: майор не прислал вызова на очередную встречу.

Спустя три дня Трубоукладчикова повязали. Он бушевал и требовал связаться с Комитетом, он плакал и предлагал баснословные взятки, отвергнуть которые, на его взгляд, не мог ни один нормальный человек – все было тщетно. Пройдя проторенной дорогой: протоколы, понятые, допросы, очные ставки и опознания, он оказался в камере и, как только за ним захлопнулась дверь, завыл в полный голос.

Может, в стране и произойдут какие-то перемены. Может, действительно отпустят некоторые гайки и разрешат вздохнуть кислород – ему-то что с того? Его жизнь закончена здесь и сейчас…

Ангел спасения в облике все того же майора явился на исходе третьего дня, когда Трубоукладчиков потерял уже всякую надежду на чью-либо помощь. Униженно выклянчив сигарету, Вениамин Яковлевич принялся жаловаться на ментов, так до сих пор и не догадавшись, что его задержание и последующая изоляция – ни один из друзей не протянул руку помощи, хотя возможности имелись, – были инициированы Конторой Глубокого Бурения, как называли КГБ в милиции.

Майор выслушал внимательно, как делал это всегда. Когда словесный понос Вениамина иссяк, комитетчик выдержал паузу, которой позавидовал бы и народный артист на сцене театра – не по мастерству исполнения, а по силе того напряжения, в котором пребывал ожидающий монолога зал, пусть даже и состоящий из одного зрителя, – а потом кое-что сказал…

Эти слова навсегда врезались в память Вениамина Яковлевича. Пожалуй, никто и никогда не говорил ему более убедительных слов и не приводил более весомых аргументов. Отказаться было нельзя, и Вениамин Яковлевич дал согласие еще до того, как майор КГБ поставил последнюю точку над последней буковкой "i".

Собственно, ничего страшного от него и не требовалось.

Вслед за контрразведчиком пришел милицейский следак, который предъявил постановление об освобождении под подписку о невыезде.

Расследование уголовного дела продолжалось еще несколько месяцев, потом это дело передали в суд, где оно благополучно и затерялось, – несколько раз Трубоукладчикова вызывали на заседания, но ни одно из них не состоялось, а потом и вызывать перестали.

К тому времени он сумел щедро отблагодарить своих «спасителей», раздобыв информацию о группе хозяйственников, давно и много расхищавших на комбинате бытового обслуживания. Потом были другие задания, которые Трубоукладчиков выполнил с таким же блеском – как оказалось, помимо предпринимательского таланта у него сыскались и другие достоинства, так что даже тень подозрения в стукачестве не омрачила его репутацию, год от года крепнущую в деловых кругах, пока еще чисто подпольных или полулегальных, но всеми силами стремящихся выйти на свет.