Охота на маршала - [8]

Трижды, как велели неписаные правила.

Разведчики, переодетые немцами, скрылись среди деревьев, прихватив с собой для достоверности портфель Вдовина. А Гонта не спешил приводить Орешкина в чувство сразу. Немного постоял, опершись на капот «виллиса». Смел при этом золу от сгоревших бумаг. Вдохнул полной грудью лесной апрельский воздух. И подумал: ребятам своим доверяет полностью.

Общая тайна их сегодня не слишком связала. Они и без того не раз рисковали жизнями друг за друга. Но все равно Гонта предпочел не говорить Соболю с Борщевским о том, какую отдаленную цель преследовал Вдовин его арестом.

Ведь все гораздо сложнее.

Рыли под командующего фронтом.

Их фронтом.

И копал полковой особист под маршала наверняка не по личной инициативе.

Медленно, вряд ли слишком успешно, однако, судя по всему, уверенно собирали материал на маршала Жукова.

Любой, какой получится.

Всякая, в большинстве случаев косвенная мелочь непременно оформлялась документально. И подшивалась где-то кем-то в одну – а может, уже и не одну – стандартную картонную папку с обязательной надписью «Дело №…» на титуле.

Дмитрий Гонта не знал, зачем ему, капитану полковой разведки, втягиваться вот так же, косвенно, в непонятные, неподвластные его разуму чужие игры.

Перекурить бы эти мысли. Да вот беда – папирос-то и нету…

Из овражка донесся слабый стон. Слава тебе Господи, старшина оклемался.

В который раз расправив складки на кителе и по устоявшейся привычке одернув его, капитан приготовился завершать эту неожиданно разыгравшуюся драму.

Как и предполагали, все обошлось.

Вернувшись в часть с телом Василия Вдовина, полегшего в неравном бою с немцами, выходящими из окружения, они со старшиной еще долго отвечали на однотипные вопросы как устно, так и письменно. Однако никаких расхождений в показаниях в процессе допросов выявлено не было.

Старшина подтвердил: своими глазами видел, а ушами слышал фашистов. Бой принять не успел: напали сзади, из засады. Когда очнулся, всерьез думал, что уже на том свете. Но увидел товарища капитана Гонту. Он и пояснил, как они вместе с товарищем капитаном Вдовиным заняли у машины круговую оборону.

Сам же Дмитрий также особо не упражнялся в красноречии. Объяснил: остался в живых, потому что повезло. И сделал вывод, очевидный для дознавателей, – видимо, проявили себя не диверсанты, а перепуганные окруженцы. Диверсионная группа легко уничтожила бы троих противников, боясь обнаружения. Если же солдаты выходят из окружения, передвигаясь по тылам с огромной опаской, они могут только показать зубы. И, встретив отпор, сдать назад, в схватку не ввязываться.

О том, зачем Гонта ехал с Вдовиным в особый отдел фронта, дознаватели спрашивали без особого энтузиазма. Старшина Орешкин этого не знал и знать не мог. Он вообще старался не вникать в дела товарища Вдовина, в чьем подчинении находился. Объяснения же Гонты прозвучали слишком уж обтекаемо.

Но при этом ни у кого не возникло ни малейших сомнений: особисту и командиру разведчиков было что сказать в особом отделе фронта. Поскольку планы Василия Вдовина оборвала вражеская пуля, его похоронили. Отправили известие родным. В полк прислали нового особиста.

А вскоре наступление по всему фронту продолжилось.

И происшествие забылось.

На войне каждый день кого-то убивают.

Ничего необычного.

…Через пять месяцев, когда разведка проверяла возможности перехода через Вислу, капитан Гонта повел группу сам. Велел идти только добровольцам, весь строй дружно сделал два шага вперед. Тогда Дмитрий сам назвал тех, кто пойдет с ним. А через несколько часов, отходя под шквальным минометным огнем, командир был тяжело ранен, пока прикрывал уцелевших.

Когда и как это случилось, Гонта не понял. Не мог восстановить все в памяти и позже, придя в себя в госпитале. Контузия оказалась не такой уж тяжелой, а вот левую ногу доктор грозился отнять – слишком все плохо, как он утверждал. Упрямство капитана вряд ли возымело на медика нужное действие. Видимо, доктор сам не был до конца уверен в том, что его приговор окончателен и обжалованию не подлежит. Потому дал шанс не столько раненому ротному, сколько самому себе.

Ногу сохранить удалось, хотя даже после операции хирург сомневался в этом. Затем еще несколько месяцев Дмитрий учился ходить. Делал это с особым удовольствием: опираться поначалу приходилось не только на костыль, но и на молоденькую рыжую медсестру.

Комиссовали капитана подчистую в конце сорок четвертого. За это время его полк уже дошел до Европы, вел бои в Силезии. Именно оттуда в начале сорок пятого пришло известие – без вести пропал старший лейтенант Иван Борщевский. Мертвым его не видели, но с задания не вернулся. Как и группа, которую взводный повел за линию фронта.

А ведь это Ваня тогда, у Вислы, пер его на себе…

Получив печальное известие накануне выписки, свою последнюю ночь в госпитале Гонта провел, выпросив у рыжей сестрички спирту: сидел в коридоре у открытого окна, курил в форточку, пил его, не разводя и не закусывая, а перед глазами стояло почему-то лицо Анны, жены, теперь уже – вдовы Ваньки Борщевского. Ей должны были сообщить. Но уже тогда Гонта решил отправить ей письмо от себя лично.