Охота на «кротов» - [24]

Когда сигнал поступил, Гарблер в сопровождении своей жены Флоренс отправился в парк им. Горького. Тайником служил полый булыжник. Если он лежал на указанном Гарблеру месте, значит, внутри была закладка. Булыжник был там. Убедившись, что за ним никто не следит, Гарблер поднял его и ушел.

В посольстве Гарблер вскрыл булыжник и внутри нашел длинное сообщение, зашифрованное сериями групп из пяти знаков. Начальнику резидентуры это создавало основательную проблему. В присланном коде процедурой предусматривалась расшифровка цифр в буквы. Цифра «6», например, становилась словом «шесть», а затем текст должен был быть опять зашифрован. Даже если в коде агента использовались цифры до 10, Гарблер подсчитал, что каждая группа из пяти цифр потребует для расшифровки три или более групп из пяти букв. А это может дать в результате очень длинное сообщение.

Учитывая длину полученного в булыжнике сообщения, Гарблер подсчитал, что для передачи Энглтону всего сообщения потребуется несколько телеграмм с грифом «оперативная весьма срочная». Поскольку весь связной обмен осуществлялся через советскую телеграфную сеть, эта необычная передача могла бы насторожить и, возможно, встревожить Советы. Не начинается ли третья мировая война? Гарблер телеграфировал Энглтону о своем затруднении и попросил дальнейших указаний. Действительно ли следует передать телеграммы начальнику контрразведки по кабельной связи? Пришел ответ: «Поступайте, как договорились».

В комнате связи кондиционер работал плохо, поэтому в ней было жарко и душно. Гарблер, раздевшись до майки, работал там в течение четырех часов, старательно пользуясь одноразовым блокнотом, заново кодируя материалы, заложенные в булыжник. Он отправил четыре сообщения с грифом «оперативное весьма срочное», когда позвонили из штаб-квартиры: «Прекратите передачу. Остальное направляйте с грифом «обычная»». То есть самый низкий и наименее срочный вид телеграммы.

Гарблер так и не узнал имени агента и содержания сообщения, взятого из булыжника, и никогда более не получал сигнала от Энглтона. Но начальник московской резидентуры, возможно, надеялся, что, после того как он обслужил агента Энглтона, начальник контрразведки сможет забыть или по меньшей мере простить инцидент в Стокгольме. Будущее Гарблера, первого начальника московской резидентуры, казалось блестящим, да и Энглтон не тот человек, с которым стоило бы вступать в спор.

Гарблер никогда не говорил Джону Мори, начальнику советского отдела, что согласился изъять закладку из «булыжника» Энглтона. Начальник контрразведки дал ясно понять, когда связался с Гарблером, что эту операцию следует провести в условиях строгой секретности.

И у Гарблера могла быть другая уважительная причина не говорить об этом начальнику отдела. Он знал, что Мори не относился к числу почитателей Энглтона. Начальник советского отдела, вежливый, курящий трубку уроженец Вирджинии, обычно не делавший поспешных выводов, не однажды достаточно резко высказывал свою точку зрения.

«Мори обычно говорил об Энглтоне, — вспоминал Гарблер, — что если ему отрубят голову, он будет извиваться еще очень долго».

ГЛАВА 6 Контакт

В начале июня 1962 года Юрий Иванович Носенко, 35-летний сотрудник КГБ при советской делегации по разоружению, подошел к американскому дипломату и попросил его о конфиденциальной беседе. Дипломат известил об этом резидентуру ЦРУ в Берне, столице Швейцарии, и Пит Бэгли, сотрудник, специализировавшийся на советских операциях, немедленно поездом отправился в Женеву.

Там Бэгли и Носенко встретились на конспиративной квартире ЦРУ. Во время беседы Носенко явно очень нервничал и налегал на спиртное. Он сказал Бэгли, что перед встречей он тоже пил[57]. В ходе встречи возникли определенные трудности: Бэгли едва говорил по-русски, а знания английского языка Носенко были ограниченными. Здесь явно требовался человек ЦРУ, владеющий русским языком.

Оповестили штаб-квартиру. Как только телеграмма из Швейцарии прибыла в Лэнгли, Джорджу Кайзвальте-ру было приказано вылететь в Женеву. Кайзвальтер не только бегло говорил по-русски, но руководил двумя самыми ценными агентами ведомства из числа советских граждан: сначала Петром Поповым, затем Пеньковским. Логично, что для встречи с Носенко выбор пал на него.

В это время в ЦРУ кипела работа. Шестью месяцами ранее в Хельсинки бежал Анатолий Голицын, и его предупреждение о «Саше», агенте, проникшем в ЦРУ, фамилия которого начиналась с буквы «К», дало толчок секретной охоте на «кротов» в контрразведывательной службе Энглтона. Установили прослушивание телефонных разговоров Питера Карлоу, который и не догадывался, что является главным подозреваемым. В Москве Пол Г арблер по-прежнему руководил контактами с Пеньковским, который все еще передавал советские военные секреты Западу, хотя все более нервничал по поводу того, что КГБ, возможно, раскрыл его шпионскую деятельность.

Теперь свои услуги предложил Носенко. Со временем ему предстояло стать самым спорным из перебежчиков за всю историю ЦРУ.

«Бэгли встретил самолет и отвез меня на конспиративную квартиру, — говорил Кайзвальтер. — Носенко должен был прийти». Но прежде пришлось провести кое-какую подготовку. «Мы установили потайные микрофоны, — продолжал Кайзвальтер. — И я подсоединил их к магнитофону». Проделав все это, Кайзвальтер и Бэгли стали ждать.