Охота на компаньонов - [11]

– К сожалению, я обещала подруге сходить сегодня вечером с ней в Синераму. Но если бы мне довелось выбирать кавалера для похода вечером в ресторан, я бы, конечно, выбрала настоящего мужчину. Единственного из вас троих, – тут она еще раз улыбнулась Моше Гринбергу и закончила фразу: – Вас.

После чего вышла с гордо поднятой головой.

– Что она сказала? – спросил Гринберг. Розовски объяснил. Гринберг кивнул, потом заметил с серьезным видом:

– У тебя очень умная секретарша, Натанчик. Это большое дело, поверь опытному человеку. Если ты начальник – ты можешь быть дураком, ничего страшного, кто-то не заметит, остальные не поверят. Но секретарша, Натан, секретарша должна быть красавицей и умницей. Единственное, что ей можно посоветовать – пусть займется языками, – Гринберг снова оживился. – Вот, помню, в восемнадцатом году…

Маркин коротко хохотнул.

– Что смешного? – воинственно спросил Моше. – Мне, между прочим, тогда было восемь лет, я все отлично помню. Так вот: у нас в соседях – в Лубнах, на Полтавщине – жил один умный старик. Звали его Элиэзер Белявский…

Натаниэль уже слышал эту историю – от собственной матери, но прерывать старика не стал, хотя и слушал в пол-уха.

– Так вот, – продолжал Моше, – кто бы ни захватывал Лубны – красные, белые, зеленые, серо-буро-малиновые – первым делом, погром. И каждый раз Белявский, светлая ему память, он сам шел к очередному коменданту и договаривался о выкупе. Чтобы погрома не было. После собирали – кто сколько мог, и нас оставляли в покое. Относительном, конечно, моим бы врагам такой покой… Но вот как-то раз – то было при петлюровцах – насчет выкупа договорились, но сами они, чтоб им холера в печенку, между собой не договорились. И несколько этих головорезов решили все равно «пощипать жидов», как они это называли. Ну вот. Пришли к нам. А наши еврейские семьи тогда были, нивроку, не по два дите, а ого-го! – Гринберг гордо улыбнулся. – У моей мамы, слава Богу, нас было шесть душ. И у соседей, у Белявских, душ восемь… – он на минуту замолчал, пошевелил беззвучно губами. – Да, кажется, восемь.

Те синежупанники приперлись, один ка-ак хлопнет нагайкой об стол: «Давайте, жиды, золото!» Мы все – я имею в виду, все дети, подняли такой гвалт! С перепугу. Так петлюровцы просто обалдели. А после говорят Элиэзеру – тот был старшим по возрасту: «А ну, говорят, успокой их!» А Элиэзер быстро сообразил и громко так прикрикнул – по-русски: «Тише, дети» – и тут же добавил на идиш: «Киндер, шрайт!»

– Это значит – «дети, кричите», – пояснил Натаниэль Маркину. Алекс, против воли увлекшийся рассказом старика, слушал как зачарованный.

– Вот именно, – Моше улыбнулся. – Мы сначала не поняли, а потом как заорем! Все четырнадцать глоток. А он ходит между нами и знай покрикивает: «Дети, тише!.. Киндер, шрайт!..» В общем, петлюровцы убрались оттуда быстренько-быстренько. Думаю, головы у них болели еще несколько часов. Видишь, Натанчик, как полезно знать несколько языков, – заключил Гринберг. – Так и скажи своей секретарше.

– Здорово, – восхищенно произнес Алекс. – Значит, погрома не было?

– Почему – не было? – Моше очень удивился. – Был, конечно. Только через два дня.

– Ладно, так что вы хотели, Моше? – спросил Розовски.

– Хотел? – Гринберг окинул Натаниэля задумчивым взглядом выцветших глаз. – Чего я хотел?… Ах да, – он вспомнил и заторопился, – так вы с той старухой бросьте возиться, я нашел другую. Вот ее фотография. Живет где-то в центре, – он протянул фотографию, но почему-то не Натаниэлю, а Маркину. – Там на обороте адрес, я записал.

Маркин с любопытством взглянул на очередной предмет клейнберговской матримониальной шизофрении и воскликнул:

– Ей же лет двадцать, не больше!

– Ну и что? – воинственно спросил Гринберг.

– Ладно, все в порядке, – вмешался Розовски. – Не волнуйся, мы сегодня же займемся. Извини, сейчас мне некогда.

Гринберг тут же исчез, вполне удовлетворенный обещанием Натаниэля. В кабинете вновь повисла тишина. Некоторое оживление, проявившееся с приходом «идише бабник», как называла Гринберга мать Натаниэля, прошло.

Алекс кашлянул и вежливо поинтересовался:

– Как съездил? Мотор не барахлил? Там, вообще-то, надо поменять клапан, никак не соберусь.

Натаниэль не ответил. Маркин поднялся, подошел к двери, спрятал ключи в карман.

– Так я пойду? – нерешительно спросил он.

Розовски тяжело вздохнул.

– Кофе пить будешь? – он хмуро посмотрел на помощника. Маркин кивнул, тут же вернулся и подсел к столу. Спросить ничего не успел. Едва Натаниэль разлил кофе по чашкам, как раздался телефонный звонок. Он протянул руку, снял трубку:

– Алло?

– Поздравляю, Розовски, – голос был незнакомым, к тому же звучал глухо – видимо, говоривший прикрывал трубку платком.

– Спасибо, – ответил Натаниэль с недоумением в голосе. – Но у меня день рождения в июле, вы немножко поторопились.

В трубке раздался короткий смешок.

– А вы шутник, – сказал незнакомец. – Это хорошо. И главное, у вас хорошее самообладание. Все-таки, не всякий бы на вашем месте так шутил.

– На моем месте? – Натаниэль нахмурился. – А кто говорит? – он поставил кофейник, который все еще держал в руке, на подставку. – Вы уверены, что не ошиблись номером?