Охота на Кавказе - [11]

— А! Николай Николаевич! Вот славно! Спасибо, что заехали… А вот я покажу вам, какие у меня сазаны. — И Мамонов отправляется в садок, погружает в воду свои огромные руки, с засученными рукавами по самые плечи, долго копается в садке и наконец вытаскивает огромную щуку. — А, это не сазан, — замечает он, — я угощу вас сазаном. — Мамонов бросает щуку в воду. Брызги летят ему в лицо; но он продолжает искать сазана, снова выпрямляется и вытаскивает, но опять не сазана, а сома. Сом вырывается и уходит в озеро. — Ан ушла! — кричит мой приятель. — Лови! Ахмитка! Лови!

Но Ахмитка, который остался среди озера один, с концом бредня в руках, смотрит очень хладнокровно на бегство сома.

Наконец, я увел Мамонова от озера домой.

— Чего хотите: чаю, водки, вина, арбуза, сазана, дыни?

Но вот он успокоился и начинает говорить об охоте. Через несколько минут у нас уже и спор завязался, и вот по какому случаю. Несмотря на все удобства охоты в кизлярских садах, а может быть, и по причине этих самых удобств, я не люблю ее. Когда я хожу по этим фруктовым аллеям, по этим чистым и правильным дорожкам, смотрю на эти хорошенькие домики, мне все кажется, что я не охочусь, а просто гуляю. То ли дело лес! Стоишь на дорожке. Ничего не шелохнется. Разве кой-где свистят синички, или высоко в небе плавает орел, изредка посвистывая, или сойка с шумом перелетит с дерева на дерево… и опять все тихо… Но вот отозвалась собака, другая, — и пошла потеха… А тут, в садах, стоишь на дорожке да прислушиваешься к собакам, а подле тебя поют бабы, или армянин бранится с своим тамадой (выборным) или какая-нибудь Жучка, усевшись против тебя на крыше, лает с остервенением, так что ждешь, скоро ли она, проклятая, охрипнет или лопнет. Наконец, собаки гонят прямо на тебя… ждешь, вот-вот выскочит… Глядишь, русак повернул, пролез где-нибудь через забор и очутился на дворе. Навстречу ему бросилась целая стая дворовых собак, сбила гончих, — и русак ушел. Ищи его!.. Кроме того, в садах не может быть хорошего гона: по дорожкам везде сбой, пыль, так что не успеют толкнуть русака, как он уже и на дорожке. Лиса и чекалка еще держатся несколько времени, лазят где-нибудь по чаще, — зато если прорвутся или пойдут ползать по хейванам, из сада в сад, то уведут собак бог знает куда.

Мамонов знал это очень хорошо, но все-таки спорил до слез, что его Проворка никогда не собьется и станет гонять по садам с утра до вечера.

— Вот останьтесь: сами увидите. Завтра пойдем на охоту… сейчас пойдем…

— Нет, я еду не медля.

— Ну, поезжайте себе смотреть, как мужики дворняжками свиней травят; а я уж не поеду с вами, ни за что на свете не поеду: чтобы моих собак там перерубили кабаны… ни за что!..

— Да я и не зову тебя. Я и своих собак не взял.

— Ну, уж и не зовите: не поеду, да и кончено!..

Так мы расстались с Мамоновым. Я обещал ему поохотиться с ним на обратном пути дня два в садах, и отправился. К вечеру я был в Тарумовке.

4. Травля кабанов

Это было в субботу. Хозяин, у которого я остановился, был охотник. Услыхав, что я приехал собственно за тем, чтобы посмотреть на их охоту, он с удовольствием вызвался все устроить к завтрашнему дню. Еще с вечера явилось ко мне несколько человек мужиков, которые сами предлагали идти с нами, во-первых, потому, что охота назначалась в воскресенье, а во-вторых, оттого, что я обещал ведро водки и впредь отказывался от своего пая. Даже охотников могло набраться слишком много; но мой хозяин Антип взялся быть распорядителем и принимал в товарищи только дельных охотников и, притом, с хорошими собаками.

— Откуда достаете вы собак? — спросил я у моего хозяина.

— Откелева? — отвечал он с расстановкой. — Да мы нарочно для охоты держим своих собак. Ты думаешь, барин, что всякая собака пойдет за зверем. Ан нет! Это тоже природой бывает. Вот еще покойный отец мой был охотник: так у меня еще его породы собаки остались — так вот они и хорошие. Супротив моих собак ни у кого не будет! Разве у Балаша Хомки — тоже добрые псы, тоже хорошая порода…

— А я слыхал, что вы ловите собак в Кизляре, в рыбном ряду, — заметил я.

— Бывает и это, — ответил Антип, ухмыляясь. — Да ведь это от нужды: ведь много, барин, собак пропадает, право слово… Иногда на такого зверя нападут, что собак пять аль шесть перепортит.

— А людей не ранит?

— Нет, бог миловал… Покойника батюшку зверь обранил было, да легко: только ногу попортил… да ничего — зажила…

Мы вышли из дома рано. Нас было сам-десять; у каждого по две или по три собаки. Все охотники были в зипунах и поршнях; у каждого — нож или кинжал на поясе и сумка через плечо. Только некоторые имели ружья, — но что за ружья! Солдатский ствол с азиатским замком; винтовка с азиатским замком; почти во всех ружьях снасть была привязана разными ремешками; ложа непременно поколона, и т. д. Между тем, многие из этих ружей били порядочно, как я мог заключить из разговора хозяев их.

Впереди всех шли, калякая меж собой, Антип и Балаш, как видно, большие приятели. У первого, вместо всякого оружия, был штык, насаженный на древко; у Балаша — также штык, служивший ему вместо подсошки. За ними ехал я, на моем вороном маштаке; сзади, один за другим, тянулись другие охотники, со своими собаками… и что это за собаки! Тут и красные кудлаши, и ублюдки от гончих и легавых, и поджарые выборзки, и остроухие какие-то шавки. Мне было и смешно, и совестно, и даже досадно идти на охоту с такой стаей. Что, если бы с а м Мамон, этот педант охоты, этот Немврод