Охота на Хемингуэя - [2]

Это заявление и факт, что нет ни единой зацепки, сводили меня с ума и пугали все больше. Любой ценой надо было выяснить, что же случилось. Я забросила всю остальную работу, занявшись одним этим делом, и продолжала расследование, обыскивая все углы, до каких могла добраться.

Потом как-то раз, поздним вечером, мне в дверь позвонили. Я лежала вместе с котом на диване, свернувшись калачиком. Меня словно током ударило: Скотти! Я припала к глазку, молясь, трепеща и надеясь. Не повезло. За дверью стоял человек, которого я никогда не видела — здоровенный детина, широкоплечий, с короткой стрижкой и в очках в стальной оправе. На полицейского вроде не похож, но кто скажет. Вздохнув, я приоткрыла дверь на цепочке — на такую ширину, чтобы видеть гостя, но не дать моему коту породы рэгдолл, Кавалеру, выбежать в коридор. Откуда мне было знать, что даже через такую узкую щелку может хлынуть волна и сбить с ног?

— Ди Ди Макгил?

— А кто спрашивает?

Незнакомец сунул мне под нос значок Секретной Службы, но фамилию на нем предусмотрительно загородил большим пальцем. Колени мои подкосились, пришлось ухватиться за дверь.

— Прекратите розыск Скотти Стюарта, — почти шепотом сказал он.

— Что?

— Слушайте внимательно, повторять не стану. Он в программе защиты свидетелей, и ваши поиски не сулят добра ни ему, ни вам.

— Но…

— Никаких «но»! Вы и так создали столько проблем, что даже не представляете. Бога ради, прекратите его искать, если хотите, чтобы он оставался в живых.

Значит, Скотти жив! Но можно ли доверять этому типу?

— Где Скотти…

Но не успела я произнести следующее слово, как агент повернулся и поспешил к лестнице, успев выскочить из подъезда раньше, чем я вышла на площадку.

С того дня минуло четыре месяца. Расследование я остановила. Да и выбора не оставалось: не было никаких версий или догадок, и я не могла и не хотела рисковать тем, что могу навлечь на Скотти опасность. Я пережила стадии беспокойства, гнева, страха и печали, да, прошла через все по очереди. Даже стадия «У нас всегда остается Париж» осталась позади. [1]Теперь я вступила в стадию, когда никого не хочется видеть, и, как правило, провожу вечера дома, наедине с котом Кавалером. Запасшись едой, мы пялимся в телевизор, как пожилая супружеская пара.

У отца была любимая поговорка: «Позволь своим желаниям грызть тебя». Именно ей я сейчас и следовала, отправившись по той же тропке, какую избрала после гибели своего жениха Фрэнка несколько лет назад. Попала в колею, и это была часть проблемы. Полагаю, именно поэтому Том Джойс, мой лучший друг, хозяин хорошо известного в Чикаго магазина редких книг, отдал мне свой билет на документальный спектакль про Хемингуэя, показ которого должен был состояться в Северо-Западном университете.

— Я жду посетителя, поэтому не могу пойти, — заявил он, вкладывая билет мне в руку. — Иди ты.

— Я?

— Не ради себя, так ради меня, — взмолился Том. — При взгляде на тебя на ум приходит слово «морибунд».

— Латынь, прилагательное, означает состояние умирания.

— Ну, не совсем умирания, скорее увядания, Ди Ди. Ты выглядишь так же, как после смерти Фрэнка. Из тебя словно выкачали жизненные соки. Я знаю, что ты снова вернулась к работе, выполняешь задания своих друзей-поверенных, но каждый вечер уединяешься в квартире с котом. Поверь, мне нравится Кавалер, но ты совершенно выпала из времени.

— Ну нет, не совсем.

— Я знаю, как ты любила Скотти. Мне он тоже нравился… нравится. Но если тот тип из Секретной Службы сказал правду и Скотти действительно в программе защиты свидетелей, тебе надо смириться с мыслью, что ты больше никогда его не увидишь.

— Не могу смириться.

— В том-то и беда. Послушай, если федералы предложили Скотти раствориться в темноте ночи и он согласился, зная, какую боль причинит тебе, Джерри и всем остальным, это означает, что ему угрожает нечто по-настоящему опасное и плохое. И эта угроза, может статься, будет висеть над ним до конца его жизни. И твоей тоже. Так что сделай первый шаг — возьми этот билет и иди на спектакль.

— У меня такое ощущение, будто меня со всех сторон окружает Великая китайская стена. Я не могу ничего видеть или слышать за ее пределами, не могу выйти наружу.

— Как известно, Великая китайская стена была сооружена около 210 года до нашей эры и состоит из трех миллиардов восемисот семидесяти трех миллионов каменных блоков.

Том явно намеревался сменить тему.

— Ты это сейчас выдумал? — спросила я.

— Никогда не выдумываю факты и цифры, ты же знаешь. Нашел в Сети, вместе с математическими выкладками. Кстати, не забудь билет.

Я знала, что Том прав насчет меня, и этот его «морибунд» побудил дать обещание сходить на представление. Но потом я начала колебаться. Летаргия так затягивает. Я поцеловала Кавалера на прощание, и его жалобное «мяу» раздалось в ушах как упрек: неужели хозяйка и в самом деле уходит?

— Я ненадолго, — утешила я кота. — Скоро вернусь.

Потом схватила сумочку и вышла за дверь, пока окончательно не передумала.

Постановка оказалась увлекательной и на удивление исторически точной. Очень схожий с Хемингуэем актер воспроизводил сцены из жизни писателя. Лейтмотив был такой: «Новая книга для каждой новой встречи». Он основывался на теории, что Хемингуэй создал четыре лучшие книги для четырех своих жен по очереди: «И восходит солнце» в 1926 году для Хедли, первой супруги; «Прощай оружие» в 1929 году для второй, Паулины Пфайфер; «По ком звонит колокол» для третьей, Марты Геллхорн, в 1940 году; «Старик и море» в 1952 году для Мэри Уэлш, последней жены. Зрелище было увлекательное, но я внезапно потеряла к нему всякий интерес, когда на сцене появился моя школьная любовь, Дэвид Барнс. Весь остаток спектакля он, казалось, не сводил с меня глаз.