Охота на единорога - [16]

— А pire, — уточнил Марк, — конечно же, «в худшем».

— Probablement, — согласился Сергей. Но он был уверен, что Борис больше всего ценит в жизни то ощущение интеллектуального или духовного подъема, которое жизнь ему дает, для него характерно завершать начатые дела в соответствии с собственными, весьма специфическими, воззрениями. Сталкиваясь каждодневно с предъявляемыми к нему требованиями, он обеспечивает себе душевный комфорт, отказываясь принимать участие в тривиальных делах и наделяя все вокруг особым смыслом в соответствии со своим личным пониманием мира…

Часа через полтора-два самолет приземлился, пролетев над лондонской окраиной. На посадочной полосе их поджидал точно такой же черный лимузин с затемненными стеклами, что провожал в Париже.

— Не зря говорят, что одна из главных прелестей Лондона — это разнообразие, — сказал Борис. — Париж конечно прекрасный город, но внешне он такой серый по сравнению с Лондоном.

Городской пейзаж менялся, Лондон действительно то и дело оборачивался новой стороной. Они проехали по Чипсайду мимо Ковент-Гарден, через Хэймаркет.

На Пэлл-Мэлл лимузин остановился.

— Тут мы с вами на некоторое время расстанемся, — сказал Борис. — Марк, будь добр, проводи Сержа в клуб, там его ждет Абрамс.

— Да я разберусь, Борис, — отказался Серж. — Спасибо. Я тут на Джермин-стрит как-то раз покупал рубашку.

— Лучшую в мире? — переспросил Борис. — Ну, как угодно. Заходите в вон тот клуб. В случае чего телефон Абрамса у вас есть.

Сергей распрощался и вышел. Он поднялся по ступеням и сообщил привратнику к кому он пришел.

— Вас ждут, — ответил тот и провел Сержа в комнату.

— Как долетели? — спросил его по виду просто иссушенный джентльмен. Профессор Абрамс оказался и сам словно реликвия. На нем был толстый шерстяной пиджак, с пуловером и большим шарфом, он сидел в клетчатой шляпе.

— Прекрасно, — сказал Серж.

— Сразу признаюсь, что я не историк, я политолог. Бывший военный, ныне преподаю. С профессором Фон Це мы познакомились в время Второй мировой войны. С тех пор дружим. Вы с ним знакомы?

— Только заочно, по его научным работам, — деликатно ответил Серж.

— Мне хотелось сделать для него что-нибудь приятное, — сказал Абрамс, — и я принял участие в этом деле, хотя, откровенно сказать, все это не кажется мне слишком серьезным.

— Такого же мнения придерживается мой коллега Жуль Лаплас, — сказал Серж.

— А вы как думаете? — спросил Абрамс заинтересованным тоном.

— Я начал читать рукопись, — ответил Серж. — Она мне показалась интересной сама по себе, вне зависимости от того подлинник это или подделка.

— Как вам Борис? — спросил Абрамс.

— Он, несомненно человек инициативный, испытывает просто животную потребность сотрудничать с другими, — отозвался Серж. — Демократичный. Мне кажется, он способен вносить в жизнь новый стимул, расширять горизонты окружающих.

— Боюсь, на Южный Кенсингтон, где он живет много таких инициативных, — проворчал Абрамс. — Если говорить про «животную потребность» то он, мне кажется, способен настраивать людей друг против друга и направлять их на достижение никому не нужных целей.

— Для таких людей характерно действовать с наивным эгоцентризмом, — сказал Серж, — почти не замечая требований текущего момента и двигаясь по тому пути, который кажется наиболее многообещающим с точки зрения его собственных интересов. Поведение человека определяется инерцией, в постоянных попытках направить в иное русло или перестроить любую деятельность, которая совершается рядом.

— Ну да, «перестройка». Знаете что, — сказал Абрамс, — вы представляетесь мне джентльменом, я хочу вас пригласить к себе. Не слишком большая честь — посещение моей старой халупы. Это тут неподалеку.

Серж помог ему надеть поверх пиджака толстую куртку и они, не спеша, вышли на улицу. Аристократический район британской столицы Мэйфер располагался неподалеку.

— Майская ярмарка по-прежнему проводится? — попытался пошутить Серж.

— Ярмарки там проводились в средние века, — ответил Абрамс. — Я познакомился с Борисом, когда он пытался купить мой домик. Это невозможно, даже имея его деньги. Потому что он лет двести принадлежат нашей семье, но это еще пол беды. Соседи будут возражать, и выскочек туда не пускают.

Они шли мимо скромных домов XVIII века из потемневшего от времени кирпича с белой отделкой. Некоторые были в виде подковы, в которой располагался уютный зеленый сквер, отделенной от улицы чугунной оградой с запертой калиткой. Но всем можно было через прутья смотреть на посыпанные песком дорожки, скамейки и скульптуры.

На Голден-сквер стоял бронзовый Георг II, похожий на сердитого бульдога. Серж помнил, что раз в году, в «День площадей», калитки отпирали для публики.

Всюду были прикреплены видеокамеры, а неброские объявления сообщали, что за бросание предметов мимо урны — штраф 500 фунтов.

Они вошли в специальный подвальный дворик, куда вела чугунная лестница со скромной надписью: «для торговцев и прислуги». Игнорируя начищенный до блеска дверной молоток, Абрамс открыл дверь своим ключом.

— Мэри, у нас гости! — произнес он по-хозяйски. Вышла приятная женщина лет сорока. — Это моя племянница. Мы уже двадцать лет живем вместе. Боюсь, что в случае чего Борису придется торговаться насчет дома уже с нею.