Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1 - [31]

— Борис Степанович, но мы же можем много потерять! — вступил в разговор Ильич, мучимый мыслью об уплывающих миллионах.

— Ага, щаз! Вот что, дядьки, стоп! На эту тему ввожу цензуру до тринадцатого года. Аминь. А если кто не согласен, так я не виноват. Насильно никого тянуть не буду, — закончил Борис, давая понять реальную расстановку сил. — Вы лучше думайте, как нам сейчас заработать.

— Борис Степанович, я согласился с тобой, что в банке нам много не дадут, но почему нам не обратиться к прогрессивному российскому магнату? Ведь если с неоновой рекламой произойдет задержка, то он вполне подождет еще годик-другой и не даст погибнуть перспективному начинанию.

— Ага, не даст, но без штанов точно оставит. Ильич, ты бы меньше читал цыпок с урнами.

Федотов с большим скепсисом относился к «великим творениям» известных российских популяризаторов экономических теорий господ Ципко и Урнова.

— Старый, а что это за перцы? — тут же навострил уши Зверев.

Последнее время Дмитрий Павлович стал интересоваться историей своего времени. Вот и сейчас Дима сообразил, что речь зашла о героях его мира.

— Это, Дим, не перцы, это идейные вдохновители нашего общечеловека, это… — замялся Борис, — Димыч, давай попозже. Заканчивать пора.

В этот вечер переселенцы решили, что для начала они приобретут надежные документы и поищут ту техническую изюминку, за которую стоит браться.

Мишенину друзья торжественно вменили в обязанность дать им несколько уроков английского и немецкого языков. Еще Мишенину поручили наводить мосты с местной наукой.

* * *

Ближе к ночи мороз ощутимо усилился. Снег, местами раскисший за день, вновь заледенел и поскрипывал под ногами двух прогуливающихся.

— Все никак не могу привыкнуть к отсутствию фонарей, — произнес Борис. — В нашем времени даже в деревеньках с одной старухой висит фонарь.

— А мне здесь нравится, — задумчиво ответил Дмитрий.

Глядя на начинающую стареть луну и вдыхая напоенный дымком воздух, Борис поймал себя на мысли, что он уже не воспринимает этот мир чужим.

— Старый, а Доцент завтра в универ собирается, — прервал идиллию Зверев.

— Ты это к чему? — Борис пытливо поглядел на Психолога.

— Да понимаешь, я все о Вове думаю.

— Дмитрий Павлович, тебе вредно по-еврейски думать, это только мне простительно.

— Степаныч, ты вроде говорил, что один твой дед был поляк.

— А во мне, кроме татаро-монгольского ига с пшеками, еще и евреи с чешскими хохлами намешаны. Так что давай прямее, genosse Зверев. Сам ведь говорил, что Вова укрощается, что же вдруг-то?

— Прямее, так прямее. Смотри, сейчас мы убедили нашего рогатого римского папу не лезть, куда не надо, но ты же помнишь «притчу» о монашенке со свечкой?

— Помню, помню.

— Старый, а я вспоминаю двух наших институтских преподов. Тульский все трындел о демократах-неудачниках, а Дубинин бубнил о рабской психологии совков. Ругались они конкретно. Черт, ты знаешь, я только сейчас осознал: наш Доцент это же вылитый Дубинин, и это не лечится, — Зверев выглядел обескуражено.

— Если честно, я иногда думаю, не сбагрить ли нашего друга в дурдом, — буднично ответил Федотов.

— А то. Эт хорошая мысль. Можно сбагрить в дурдом или шугануть за границу, кстати, вместе с мадам купчихой. Она баба умная и Доцента там быстренько укротит, — согласился Зверев. — На крайняк и морфинисты тоже люди неплохие. Да мало ли какие прелести могут предложить гуманные умы? Но сдается мне, уважаемый Борис Степанович, что мы использовали не все цивильные способы воздействия. Вот смотри, сейчас наш Вова едва ли не боготворит здешнюю власть. Его сознание к ней распахнуто. А что если эта власть туда основательно нагадит? Так, глядишь, и мочить доцента не придется.

Дима с интересом ожидал реакции.

— Все верно, все верно, — задумчиво произнес Борис, отметив про себя главное: «мочить». — Если получится наша затея с промышленностью, то давить нас будут страшно. Как не крути, а смена экономических лидеров — это всегда оч-ч-чень большая политика. Дело-то пахнет миллиардами, а тут Вова со своими тараканами. Это действительно слабое звено. Будем лечить.

Борис замолчал, обдумывая, как же выйти из этой дурацкой ситуации. Была еще проблема, которая в последнее время не давала Федотову покоя:

— Дима, ты вот еще о чем подумай. Только давай пока обойдемся без трепа. Мир этот не только жесток, но одновременно носитель благородства и щедрости. Я это к тому, что, однажды совершив преступление, мы отчетливо должны понимать, что это было именно преступление.

Борис на мгновенье замолк, словно хотел развить мысль.

— Черт, до чего же имя-то менять не хочется. Не думал, что меня это так заденет, — неожиданно закончил Федотов.

— Ты, Старый, не торопись расстраиваться, что-нибудь придумаем, — растерянно ответил Димка. — Ладно, пойдем спать. Наш Доцент уже третий храп давит.

Глава 7 Не ждали

4 марта, где-то в Ямской слободе.

По мнению десятилетнего Петьки, у кухонного окна находилось самое лучшее в доме место — здесь всегда сидел отец. Сейчас на столе блестели отточенными лезвиями круглые, плоские и треугольные резцы. «Ширк-ширк»… треугольный резец углубил очередную морщинку на лице чудища из липовой чурки. Десятилетний Петька заворожено смотрел на руки отца. В мальчишеском сознании это было даже большим чудом, нежели ежедневные превращения отца в уважаемого городового. Стоило тому надеть шапку с блестящей кокардой, как сердце мальца переполнял восторг. Петька мечтал когда-нибудь примерить ее на себя, но более всего Петька любил смотреть на волшебные превращения дерева.