Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 - [88]

Понять царских «приспешников» можно. Правительство решало управленческие задачи. Хорошо ли, плохо ли, но действовало исходя из реальных возможностей, а тут на тебя ежедневно обрушивается ушат помоев. Кому такое понравится, тем более что требования думцев зачастую выходили за рамки разумного.

Как бы там ни было, но в оценке происходящего правы оказались и критики, и одобрямщики, а истина, как водится, пролегла где-то посредине.

Тем, кому волею всевышнего было предписано бороться, боролись. Сверкая лысым черепом кадет Федор Александрович Головин, с 20-го февраля взялся руководить второй государственной думой, а самые хитро-мудрые воспользовались открывшимися возможностями. Пока, значит, не отработала реакция и не захлопнулось окно халявы.

В итоге на нижней ступеньке политического подиума России нарисовалась новая политическая партия — Социалистическая партия Народов России, сокращенно СПНР. В думу она, конечно, не попала, но появилась, а это главное. Не забыли переселенцы и о партийной прессе, ибо что же это за партия без своего рупора. Без рупора нам не жить.

* * *

Революцию можно сравнить с лесным пожаром в средней полосе. Жар в торфяниках тлеет годами. В таком лесу собирают грибы. Некоторые бросают спички. Кое-кто по неосторожности оставляет не затушенным костер, злоумышленники пытаются намеренно поджечь лес, однако пожара не случается. Все будто копится, но вот наступила засуха и в какой-то миг к небу взвиваются струи огня, пожирая сотни гектаров леса.

Свою спичку в пожар будущей революции бросили и переселенцы, а докатилось это до Федотова весьма оригинальным образом:

— А мы его дамочкой.

— А мы ее козырем, и извольте примерить погончики, — Вадим Петрович с победным видом выложил на стол две шестерки.

— Мастак вы, господин коллежский асессор, жаль, что отказались перейти в наше товарищество.

— Так и вы, Борис Степанович, бережете наши добрые отношения. Я отказался идти к вам на службу, вы не согласились взять в жены Маргариту Михайловну. Между нами говоря, и правильно сделали. Племянница моя, женщина выше всяких похвал, но скучно вам с ней было бы. Да-с, скучно.

Произнося это, Вадим Петрович встал из-за карточного столика с резными ножками и, открыв створки книжного шкафа, извлек изрядно потертую брошюру:

— Рекомендую, любопытный, знаете ли, подходец.

Перед Федотовым легло зверевское творение: «Может ли власть поделиться властью?»

С Хмельницким переселенец познакомился полтора года тому назад на «тайной сходке» либеральных балаболов, проходившей на квартире адвоката Черновского. Бориса туда привела Катерина. В тот вечер «чилиец» самозабвенно нес ахинею о Рудольфо Фиерро. Публика реагировала стандартно. Внимание привлек единственный ироничный взгляд. Знакомство с Вадимом Петровичем переросло в добрую дружбу.

За картишками короталось время, обсуждались новые спектакли, книги и, конечно, политические события. Федотову отчаянно повезло — Хмельницкий мало того что был бескомпромиссным конформистом, так еще в молодости он увлекался немецкой философией и марксизмом. Слушая федотовские измышления, он частенько не мог удержаться от хохота:

— Борис Степанович, дорогой мой, лично мне слушать ваши философствования чрезвычайно любопытно, но не дай вам бог схлестнуться с настоящими марксистами — мокрого места не оставят.

По приезду из Женевы у Бориса мелькнула мысль обратиться к Хмельницкому, мол, попало в руки, любопытно ваше мнение, но вовремя одумался — для этого есть Зверев с целым штатом сотрудников. Судьба-злодейка все переиначила, и теперь Хмельницкий предлагал Федотову прочитать «запрещенку».

— Вадим Петрович, а ваше мнение?

— Любите вы людей анализировать, да-с, любите, но я не против.

Изложенное Зверевым было воспринято, в общем-то, так, как и задумывалось, но в конце Хмельницкий сумел удивить:

— Люблю я представлять себе автора, так вот-с, странное у меня сложилось представление об этом Железном Дровосеке. Достаточно молод, но отчего такая отстраненность? Каждый сочинитель стремится к объективности и частенько перегибает с академичностью, но страсти все одно прорываются. Здесь же, — подбирая слова, Хмельницкий смешно пожевал губами, — вы знаете, автору словно близки все скопом: и левые, и правые. Будете читать, обратите внимание на мысль о неиспользованном полновластии нашими царями. Всеми, кроме Петра, разумеется. За это автору и перепадет. Слева и справа, но мне интересно, как взовьются наши интеллигенты, когда по ним пройдется Железный Дровосек.

— Думаете, пройдется?

— И не сомневайтесь, иначе с какого рожна брать себе такой псевдоним.

Самое интересное, что Дмитрий Павлович со товарищи сейчас работал над статьей об отечественной интеллигенции. По выходу брошюры из печати вой должен подняться до небес. Эта работа выйдет легально и упредит знаменитый сборник статей русских философов начала XX века «Вехи» о родной интеллигенции, и ее роли в истории России. Интересно будет выявить, изменится ли тональность авторов «Вех».

* * *

Весь февраль сыпал снег, но на день Советской армии небо разъяснилось, и ночь выдалась морозной.

Постояв под звездным небом Федотов, вздохнул — в безлунную ночь таинственность исчезает.