Oh, Boy! - [2]

— Послушайте, дети…

— Нет, это вы послушайте, — перебил Симеон. — У нас есть родственники, и их надо известить. У отца до нас уже были дети.

Симеон не знал ни сколько их, ни какого они пола. Он этим никогда не интересовался. Только однажды у матери в какую-то горькую минуту сорвалось: «Гад бесстыжий! Не первый раз уже детей бросает!»

— Морлеван не такая уж распространенная фамилия. Их, наверное, можно найти, — настаивал Симеон.

Бенедикт неопределенно повела головой, что не означало ни да, ни нет.

— Пока что я провожу вас в приют. Это прежде всего.

— Нет, — сказал Симеон. — Прежде всего надо выяснить, передаются ли дети-сироты на попечение сводных братьев или сестер, если те достигли совершеннолетия. Вы не могли бы достать мне Гражданский кодекс?

Бенедикт смотрела на Симеона и не могла вымолвить ни слова. У нее был опыт работы с подростками. Ни один на ее памяти так не разговаривал.

— Я особо одаренный, — пояснил Симеон чуть ли не извиняющимся тоном.

Г-н Мерио, директор приюта Фоли-Мерикур, сначала отказывался принять братство Морлеван. В его заведении содержались только мальчики с двенадцати до восемнадцати лет. Он мог взять Симеона, но без сестер.

— У них стресс, — уговаривала директора Бенедикт. — Если их разлучить, это будет глубочайшая психологическая травма. Я буду искать им приемную семью, но пока…

Она говорила и осматривалась, чтобы составить мнение о здешних условиях. За ее спиной подростки играли в настольный футбол, слышались традиционные: «Блин!» и «Ща я тебя сделаю!»

— Дети Морлеван жили практически в изоляции, — гнула свое Бенедикт. — Им будет очень полезно оказаться среди сверстников.

— Пять и восемь лет, — заметил г-н Мерио, все еще не убежденный, — нельзя сказать, что это дети подросткового возраста!

Бенедикт решила пойти с другой карты и бить на жалость:

— Их положение действительно трагично. Отец исчез в неизвестном направлении, а мать впала в депрессию и вот на днях покончила с собой, выпив «Сортирного Крота».

Директор болезненно поморщился. Угрозы и оскорбления на заднем плане стихли. Там прислушивались.

— Ладно, приводите, — сдался г-н Мерио. — Постараюсь вам помочь.

Моргане и Венеции в виде исключения выделили крохотную комнатушку в приюте Фоли-Мерикур. Можно было подумать, что ради них опустошили чулан для метел. Единственное окно выходило на глухой дворик, где из прохудившейся трубы лила вода, раздражающе барабаня об асфальт. Брата поселили по сравнению с ними роскошно — в светлой просторной комнате. К сожалению, Симеону приходилось делить ее с товарищем — сверстником по имени Тони. Каждый вечер Тони присоединялся к остальным в игровой комнате, и Симеон благославлял того, кто изобрел настольный футбол. Только тогда Симеон мог достать учебники, которые прятал на самом дне своего чемодана. Он усвоил уже давно — с яслей, если точно, — что в его же интересах скрывать от сверстников свои способности.

«Могут быть освобождены от опекунских обязанностей те, для кого возраст, болезнь, территориальная удаленность, исключительные обстоятельства профессионального или семейного характера делают такую нагрузку чрезмерно затруднительной…»

Сидя на полу спиной к стене, Симеон взвешивал каждое слово Гражданского кодекса, который взял в библиотеке своего лицея. Получалось, что по закону трудно отказаться от опеки над несовершеннолетнем сиротой, если приходишься ему дедушкой или бабушкой. Насчет братьев и сестер ничего определенного не говорилось. А тем более насчет сводных. В дверь заскреблись, отрывая Симеона от чтения. Сестры прошмыгнули к нему в комнату.

— Ну как? — почтительно осведомилась Моргана.

— Продвигаюсь, — ответил Симеон, захлопывая Гражданский кодекс. — Потом надо будет порыться в Уголовном кодексе, выяснить, сколько лет мне могут дать за убийство Кролика.

Кроликом прозвали Тони из-за длинных передних зубов.

— Вам-то хорошо, — сказал Симеон. — Вы на ночь остаетесь вместе.

Он видел их кровати, стоящие впритык. Как бы ему хотелось спать там же, хотя бы у них в ногах, вместе с плюшевыми игрушками.

— Да-а, только Моргана не так хорошо рассказывает сказки, как мама, — пожаловалась Венеция.

Тихий ангел пролетел над детьми Морлеван. Немой ангел горя.

— Ну ладно, — подвел черту Симеон. Голос у него был немного хриплый. — Во вторник у нас встреча с судьей.

— За что нас судить? — возмутилась Венеция. — Мама же не из-за нас убилась на лестнице!

Симеон кивнул средней сестре:

— Объясни ей.

— Это не такой судья, который наказывает, — начала Моргана. — Это чтобы решить, куда нас отправят после приюта…

— Объяснишь потом, — оборвал Симеон, указывая на дверь. — Мне надо еще поразмыслить.

Девочки послушно вышли. Размышления Симеона — это святое. Мальчик взглянул на часы. Было 21:15. Красное пятно повыше часов понемногу синело. На другой руке тоже появилось такое. Он не хотел об этом думать.

— 21:15, — сказал он вслух, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом.

В 21:30 вернется Кролик. Значит, остается сколько? Четверть часа. Четверть часа, чтобы поплакать.

«Все это, — думал Симеон, глуша всхлипывания подушкой, — все это вопрос са-мо-дис-ци-пли-ны».