Огромный черный корабль - [13]

9. Городские пересечения

То, что случилось с ним на третий день, было просто невозможно. После стремительного бегства из Эйрегиберга, он ожидал чего угодно: ночного налета «белых касок», аккуратных соглядатаев с микро-фотоаппаратами, посланцев от собственного «повстанческого фронта». Однако ничего не происходило. Он, правда, так и не смог успокоиться, чувствовал, не получается прийти в норму. Волновала неизвестность: что стало со Стариком, арестован ли, с его дочерью, тоже сверх-разум, мог бы при своих опасных занятиях не держать ребенка поблизости, маскировка конечно, но не слишком ли велика плата. Еще, он просыпался ночами в панике, утром не хотел себе признаваться: давили кошмарные ведения, то последнее убийство, лицо, пенящаяся, кипящая, выстреливающая изо рта толчками кровь. А ведь, казалось бы, живи, покуда живется, и радуйся неожиданному отпуску. Никто тебе слова не скажет и не упрекнет потом, ты действуешь по инструкции – отсекаешь и отслеживаешь хвосты, после едва не случившегося провала. Или случившегося? В том-то и дело, что никто не знает.

То место, куда его занесла в этот раз судьба, после путешествия по городскому товаро-проводу в бессознательном состоянии (как древние летчики выдерживали перегрузки, без газолита?); после приведения в чувство незнакомым человеком, каким-то акционерным партнером Старика, ни имеющим к политики никакого отношения (теперь имеет – участвовал в сокрытии преступника); после того, как его переодели и отправили вон, а должны бы были сдать «патриотам», то место называлось Эрфург – некрупный город (всего миллион с мелочью народу) на побережье Большого Внутреннего озера. Красивый, он так далеко от берега океана, что ни Первая, ни Вторая Атомная, сюда не докатились и даже послевоенные преобразования, переделка мира по-новому в условиях энергетического дефицита, словно обошли его стороной. Наверное, все-таки, не обошли, но так казалось. Огромное количество старых зданий, при взгляде на них сразу видно, что строились они давно, даже принципы постройки другие, несколько напоминает столицу – Пепермиду, но там это все чрезмерно массивно, общие размеры и грандиозность замысла древних подавляют детали, здесь детали наружу. Лумис даже несколько раз трогал, не верил: некоторые постройки возведены не только без стекломильметола, но даже без цемента, просто камни плотно подогнаны друг к другу по форме, щелей нет (совсем просто – ничего не скажешь).

На третий день он встретил её. Это случилось в крупной столовой-закусочной (маленьких он опасался, там слишком все на виду, маскировка в толпе надежней). Он всегда садился лицом ко входу, украдкой наблюдая реденький людской поток, эдакое профессиональное средство защиты. В решающий, судьбоносный момент, он как раз впился зубами во что-то вкусное, мясное с длинным названием, что-то из местной морской фауны, совсем не радиоактивное (когда, после кассы, проходишь с подносом снеди, можешь остановиться у детектора, сделать быстрый анализ; инструкция тут же). Лумис анализ не делал, мало ли как настроен счетчик, да и сколь не быстр анализ, а блюда успевают остыть, ну это конечно не главное, главное – он стал немножечко фаталистом: опасаться отравления черепашьего темпа, когда тебя в любой момент могут прихлопнуть, надо ли?

Она была красива, все еще красива для своих уже почти что, постойте-ка – двадцати циклов, мать честная!

На планете Гея не было известно деление времени на годы, поскольку период обращения вокруг ближайшего компонента тройной звездной системы медленно менялся, флюктуировал в ту и другую сторону, хотя для больших отрезков времени имелась шкала измерений сходная с земной. Возраст же человека измерялся в усредненных биологических циклах, то есть периода, в течение которого происходит почти полная замена клеточного материала в организме. Человеческое тело в процессе жизни перестраивается примерно пятьдесят раз, после чего теряет это качество и начинает изнашиваться, можно сказать, без замены запчастей. Поэтому в этом мире, даже шкала измерений времени частично исходила из антропного принципа, и возможно, это было правильным решением во Вселенной, не имеющей к живому никакого сочувствия.

Лумис смотрел на нее не отрываясь, подсознание, глубинные области мозга убеждали лобные доли, что опознание сделано верно и ошибки нет, а сознание пытало логику, ища рациональные объяснения, а рот жевал, помогая себе вилкой, пользуясь бесконтрольностью хозяина, даже управление руками заграбастав. И она тоже смотрела, смотрела замерев.

Он опомнился, не крикнул, приглашая, сработало профессиональное качество человека живущего на нелегальном положении, просто отодвинул соседний стульчик, освобождая место. А она уже шла, и ее встречное узнавание окончательно добило логику. Он так давно вытравил ее образ из головы, тщательно затер, хотя вначале не получалось, только потом, как-то само собой, обнулилось, кануло вглубь. Оказывается ни куда не кануло, вот оно всплыло, материализовалось, словно дернули штору и солнце ударило по глазам. Она уже села. Рука ее нервно, сама собой, поправила лежащий на плечах мех гиплихксиниса, очень дорогой мех, между прочим. Никто из них еще ничего не сказал. Он пришел в себя, теперь уже сознательно, вспомнил о конспирации. Вскочил, промчался к стойке, протиснулся сквозь мизерную очередь, никто не возразил, все стерпели, уже заказывая, сообразил, что не поинтересовался что же надо, но это были такие мелочи; он уже расплатился; уже двигался держа поднос одной рукой, а другой запихивая в карманы это неудобное нововведение – объемные монеты, в виде головы Императора. Он уже боялся, поворачиваясь, что у него произошла галлюцинация. Но