Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все - [17]

– Что ты не умываешься? Давай.

– Я хочу в туалет, но тут нет унитаза, как я схожу в туалет?

– Пойдем, я покажу тебе где.

После продолжительной борьбы и безрезультатных уговоров сходить в дырку она сдалась, показав, где можно пописать за сараем. Рассказала, как ходить по-большому на совок, а потом вываливать это в выгребную яму.

Каша получилась не такой вкусной, как у бабушки, но они жадно накинулись на еду. Горячего не ели уже неделю – с тех пор как после начала войны перекрыли газ, а потом и электричество исчезло, они сидели на сухом пайке. Какое наслаждение есть вкусную горячую кашу! Даже Псих поел с аппетитом, обычно его требовалось долго уговаривать хоть что-нибудь взять в рот.

Корявая, правда, с непривычки намусорила, разбросала кашу вокруг тарелки – руки не всегда хорошо ее слушались. Она распереживалась, стала собирать. Это удавалось еще хуже, скрюченные пальчики плохо работали. Она покраснела, задергалась.

– Я п-п-пом-м-могу тебе, – Заика взяла бумажную салфетку и быстро собрала кашу вокруг тарелки. – Кушай, если п-п-п-просыпешь еще, я уберу, ты не в-в-волнуйся.

Каланча напоила Очкарика чаем с медом, дала жаропонижающего, укутала потеплее, и он снова уснул. В небольшой таз налили остатки горячей воды, разбавили холодной, и девочки помыли посуду. Справившись с делами, она вышла в огород. Там уже был Псих, который с большим воодушевлением считал дрова. Уговорить его помочь накопать что-то в огороде не удалось.

В сарае они с Толстым нашли утварь, лопаты, еще одно ведро и старый шланг. Огород был небольшим, слегка заросшим. Видимо, за ним ухаживали без воодушевления и аккуратности – там росло то, что не требует особого приложения сил и активного ухода. Высажено было всего понемногу. Морковка вполне уродилась: крепкая, веселая, ярко-оранжевая, а вот лук – не очень: маленький, невзрачный. Укроп разросся, ушел в крупные соцветья, потерял весь свой укропный аромат, такой разве что на засолку. Но огурцов на грядках не видно, засаливать нечего. Пусть стоит. Копнули картошки – ничего такая, розовая, крепкая, некоторая даже с детский кулак, клубней с куста совсем не много, но все же есть.

День выдался хороший, распогодилось, солнце пригрело почти по-летнему, хотя уже почти конец сентября. В такой погожий день не хочется думать ни о чем плохом. Кажется, что на смену осеннему мягкому солнцу никогда не придут дожди и слякоть, оно будет вечно освещать землю мягким золотистым светом, согревая высокую девушку и крупного вспотевшего парня, копошащихся в малоплодородной огородной земле.

– Сходи-ка за девочками, пусть выйдут погулять, да помоги им тазик вытащить, морковки и картошки на обед намоем.

Пальто хоть и так почти черное, но изгваздала в огородной грязи, и опилки какие-то от дров прицепились. Надо было снять сразу, все равно тепло, но пока догадалась, уже вся испачкалась. А другого у нее нет, где на нее, высоченную, пальто достать. Ну да ладно, подсохнет грязь, отчистим.

Вскрывая залежалую землю, нажимая длинной ногой на край лопаты, слыша, как девчонки щебечут, намывая морковь и картошку, она вспоминала, как все начиналось несколько недель назад, когда город только-только свалился в август.

* * *

Хулиган и Отродье вылезли на улицу по нужде и учуяли запах. Точно не костра, какой-то другой. Не так пахнет их костер, на котором они греют и варят. Закрутили головами и увидели немного вдалеке, через несколько домов сизый дым из трубы. Печка! Кто-то топит, а значит, живет неподалеку. Ну, дела! Они-то думали, что в городе никого не осталось. А тут кто-то есть! Друзья? Враги? Военные вряд ли стали бы топить печку.

Отродье, почесав макушку и тряхнув немытыми волосами, пошел в нужник. Высокий, неуклюжий, патлатый. Лицо его соответствовало кличке, по-другому и не назвать: маленькие глаза, низкий лоб, странное напряжение в лице и как будто застывшая гримаса недовольства. Джинсы, вельветовая темно-коричневая куртка – в общем, неприятный тип.

Хулиган расправил широкие плечи. Снял голубую ветровку, оранжевый свитер. В одной футболке, облегающей торс, похожий на молодого бога, стал аккуратно складывать дрова на месте остывшего с вечера костра. Поставил их горкой, внизу стружки, бумага, и дело сделано – горит. Хулиган, в отличие от своего невзрачного приятеля, выглядел, как голливудский красавец: рост, плечи, ладное тело, белозубая улыбка, теплые карие глаза, копна темных волос, обычно ладно сидящий яркий прикид. Он был постарше Отродья, тому лишь два месяца назад исполнилось двадцать лет, Хулигану же было двадцать три, и энергии у него было на десятерых.

С костром у них было все отработано: сначала чайник, потом котелок.

– Слышь, – Хулиган окликнул мрачного приятеля, – к этим-то нужно сходить, узнать, как они печку смогли растопить. Нам бы тоже научиться – и теплее в доме спать, и готовить удобнее, чем на костре. Как думаешь, там какие-нибудь придурки, вроде нас? Или эти, из Комиссии? Вдруг западня?

– Конечно, западня, а ты как хотел, етить их? Чтобы они так просто бросили город, не проверив, не отловив всю «некондицию»? Они ж, наверное, догадываются, что не все согласились на их скотское предложение по УВиВК, люди же не все зомби. Хотя кто их знает. Город-то опустел, вот только мы с тобой, да эти, которые с печкой. Хотя кто знает, че-то мне кажется, люди из Комиссии вряд ли бы стали дом топить для засады, етить их, они бы все склады и магазины позакрывали, мы бы и вылезли как миленькие, не дохнуть же нам. Чудится мне, что им пока наплевать нас, и это нам на руку.