Оговор - [18]

— Мне нужно снова поговорить с вами, — шептал Стаменов в окошко. — Вы должны еще раз рассказать мне о взаимоотношениях в вашей семье…

Радев ничего не ответил, лишь мрачно посмотрел на своего соседа. Через соседнее окошко какой-то щуплый, бледный и перепуганный мужчина тоже разговаривал со своим адвокатом. Они говорили очень тихо и чуть ли не лицом к лицу.

— Не обращайте на них внимания, — сказал Стаменов. — У них своих забот достаточно.

— Я и не обращаю, — сердито ответил Радев. — Но и вам мне больше сказать нечего.

— Хорошо, хорошо, я не стану докучать вам, — примирительно произнес Стаменов. — Несколько общих вопросов. Вы говорили, что ваша жена вышла за вас замуж не по любви, а лишь для того, чтобы не остаться старой девой.

Радев нахмурился.

— Да, я говорил об этом.

— Но потом она была хорошей женой и заботливой матерью. Что именно вы под этим подразумеваете? Она вам не изменяла до Генова?

— По крайней мере я так считаю, — сухо ответил Радев.

— Да, понимаю вас, такое случается… Наверное, в прошлом так чаще всего и было — люди женились не по любви. Но многие видные психологи и социологи утверждают, что такой союз может привести и к благополучному браку, что со временем появляются и любовь, и нежность, и привязанность… И, — как это получше выразиться, — появляется согласие, известная привычность в интимных отношениях. Может, и у вас было нечто в этом роде?

— Нет, — резко ответил Радев. — Она до конца оставалась чужой.

— Во всех отношениях?

— Во всех…

— Но у вас двое детей!

— При чем тут дети, — нервно ответил Радев. — Я говорю о сути.

— Она любила детей?

— Конечно. Как всякая культурная женщина. Но не так сильно и не так болезненно, как я.

— Почему болезненно?

— Очень просто, — спокойно объяснил Радев. — Муж нередко переносит на детей то, что не сумел дать их матери. И надеется получить от них то, чего не получил от нее.

— Вы правы, — согласился Стаменов. — И вопреки всему вы до последнего дня любили свою жену так же, как любили ее с самого начала?

— Да, именно так.

— Не знаю… И не понимаю вас! — с огорчением воскликнул Стаменов. — И не могу представить себе, как вы могли всю жизнь терпеть эту холодность… Ведь это, по сути дела, пренебрежение… И оскорбление того, что каждый нормальный человек ценит в себе. Как же всему этому не превратиться во враждебность, пусть в скрытую…

— Может превратиться, конечно!.. А как могут верующие испытывать такую безграничную любовь к своему богу? Неужели на свете существует нечто более далекое и более беспощадное, чем он?

— Именно поэтому они и перестают верить в него.

— Не все, — со вздохом сказал Радев. — Только сильные духом. А покорность убивает и последние силы, и независимость духа. Она была сильнее меня в этой трагической игре.

— Трагической? Почему трагической?

Радев снова нахмурился и недружелюбно сказал:

— Вы расспрашиваете меня не как защитник, а как следователь.

— Ошибаетесь. Я искренне хочу вам помочь. Ладно, не будем больше спорить… Вы можете дать мне хоть какое-нибудь объективное доказательство вашей любви к жене? Что-нибудь такое, что могло бы пригодиться в суде? Письма… Рассказ о каком-то случае…

— Мы никогда не писали друг другу.

Стаменов вздрогнул. Эти слова были проникнуты неподдельной горечью.

— Вы ни разу не поругались с женой из-за ее любовника?

— Ни разу.

— Даже не говорили о нем?

Радев ответил не сразу.

— Два раза я намекнул ей, что ее не должны видеть с чужими людьми в общественных местах. Но выглядело это скорее как капитуляция, а не как упрек…

Стаменов решил, что и этот разговор ни к чему не приведет. Не оставалось ничего другого, кроме как задать свой самый важный вопрос. И он задал его почти небрежно. Радев не должен был понять, какое значение он придает ему.

— Ваши сотрудники говорят, что между двумя и тремя часами вас не было в учреждении. Куда вы уходили?

— Наводил справки.

— Где именно?

— Кажется, в «Техноимпэксе»… И в «Рудметалле»…

Стаменов не осмелился расспрашивать дальше. Но это был важный след.

4

На следующий день на центральных улицах города можно было увидеть молодого человека, который, казалось, сошел с ума. Он брел, глядя себе под ноги, и еле заметно шевелил губами, будто считал что-то, и время от времени с удовлетворением смотрел на свои ручные часы. Потом вошел в рыбный магазин, вышел чрезвычайно довольный, хотя ничего, кроме кильки, там не было. Потом он снова проделал тот же путь — в обратном направлении. Но теперь он шел уже быстрее. Почувствовав усталость, завернул в кафе и заказал бутылку лимонада. И выпил ее чуть ли не единым духом — так он был рад и удовлетворен…

На этот раз Стаменов застал Илиева на месте, он как раз ставил кофейник на плитку. По возбужденному лицу молодого человека можно было догадаться, что у него есть новости.

— Сначала все-таки выпей чашку кофе, а потом рассказывай, — предупредил Старик.

Но Стаменов принялся рассказывать, едва пригубив чашку. Он волновался и говорил сбивчиво.

— Радев не обманывает! Он и в самом деле побывал в этих организациях между двумя и тремя часами после полудня. Это можно доказать документами. Он везде оставил свою подпись, потому что в обоих местах получал какие-то материалы. Дата, подпись — все, как полагается. Конечно, час не отмечен, но есть показания свидетелей. Я подробно расспросил людей в каждом из учреждений он пробыл приблизительно по четверти часа.