Оговор - [10]

— Не надо, Роза, — тихо сказал он. — Очень тебя прошу…

Роза ничего не ответила.

— Так много времени прошло! Тебе нужно успокоиться.

Роза подняла голову.

— Не могу! Просто не могу поверить… произошла ошибка!

— Какая ошибка? — Андрей едва сдерживал раздражение. — Ты сама еще ребенок, совсем не разбираешься в людях. В каждом человеке живет зверь, только мы не подозреваем о его существовании.

— Неправда! — почти с отвращением воскликнула Роза. — Во мне зверь не живет! И в нем не живет. Может быть, в тебе…

— Роза!

— Как ты можешь смеяться, когда во мне все убито? Значит, у тебя совсем нет сердца!

Андрей уже не понимал, стоит ли возражать. Розе находилась в состоянии крайнего возбуждения, в котором, в конечном счете, именно он и был виноват.

— Роза, жизнь есть жизнь. Сколько времени прошло… Надо принимать вещи такими, как есть. Я все время стараюсь…

Роза выпрямилась.

— Да, знаю! — гневно произнесла она. — Но разве это по-человечески? Конечно, он — мой отец, а не твой. Но ты — мой муж! А совсем не думаешь о нем. Я чувствую, что тебе безразлично все это…

Андрей нахмурился.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал любить и уважать его. Разве ты не понимаешь, что это он, он убил твою мать?

— Нет, не он!..

— Я читал обвинительный акт. Это не вызывает никакого сомнения.

— Тогда, значит, он был не в себе… Сошел с ума. А сумасшедшего судить нельзя. Нельзя приговаривать его к смерти.

— Это ему и не угрожает! — уверенно сказал Андрей.

— Откуда ты знаешь?

— Я говорил с несколькими адвокатами. У него есть крайне веские смягчающие вину обстоятельства. Вот увидишь, он даже в тюрьме долго не пробудет.

— Не знаю, Андрей, — беспомощно проговорило Роза. — Мне очень страшно. Он даже не хочет, чтобы мы наняли ему защитника.

— Об этом не беспокойся! В крайнем случае ему назначат официального защитника.

— Что значит «назначат»? Какого-нибудь такого, к которому никто никогда не обращается?

Роза, забыв обо всем, что не касалось ее отца, принялась нервно расхаживать по комнате.

— Я должна поговорить с ним! — решительно проговорила она. — Попрошу у прокурора разрешение на свидание.

Андрей недоуменно посмотрел на Розу.

— Да ты с ума сошла! Верь он и глаз на тебя не посмеет поднять. Это бесчеловечно.

— Зато я посмею.

— А о нем ты подумала?.. Нет, вряд ли он согласится встретиться с тобой. Как можно подвергать его такому ужасному испытанию? Неужели ты не понимаешь, что…

— Понимаю, — сухо отрезала Роза. — И все же я должна позаботиться о нем. Что бы он ни сделал…

Андрей молчал. Его лицо в это мгновение стало совсем темным.

— Я тебя не понимаю, — тихо произнес он. — Но мешать тебе не стану. Поступай как хочешь.

На этом их разговор закончился. И с этого вечера Роза словно воскресла, ее жизнь обрела новый смысл. Теперь в каждом ее движении чувствовалась энергия и решительность. Она переступила через самый страшный порог, она простила отца. Она понимала, что простила его искренне, как это ни было невероятно. Не так уж важно, насколько велика окажется ее помощь. И насколько действенна. Важно, что она нашла правильный путь — путь человечности. Так она думала или, по крайней мере, так чувствовала…

И вот однажды в душный послеобеденный час она, как во сне, вошла в тюрьму. Едва Роза вступила в один из ее тихих коридоров, как почувствовала, что попала совсем в другой мир. И люди здесь были другие. Их отделяла от настоящей жизни некая глухая стена, и стена эта была толще, плотнее и непроницаемее тюремных. Роза затаила дыхание. На первый взгляд все здесь выглядело обычным и будничным, но и непостижимым, странным и невероятным. У нее было такое чувство, будто она перенеслась в какой-то выдуманный мир. Воздух в комнате был неподвижным и мертвым, время словно остановилось. Легкая перегородка и небольшие стеклянные окошечки делали помещение похожим на почтовый зал. Она села на скамейку перед одним из окошек и услышала, как громко бьется у нее сердце.

И вот привели ее отца. Он выглядел исхудавшим, лицо приобрело землистый оттенок. Но, может быть, это лишь показалось ей. Отец держался замкнуто, непроницаемо, почти враждебно. Он сел по другую сторону перегородки, перед окошком. Милиционер остался стоять у него за спиной.

Несколько секунд отец и дочь смотрели друг на друга. Сердце дочери разрывалось от любви и боли. А во взгляде отца не было ничего — совсем ничего, кроме непроницаемой и мертвой преграды.

— Папа! — сдавленно произнесла Роза.

Радев открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. Сделал еще одну попытку, и она услышала:

— Тебе не стоило приходить…

— Папа, я ни о чем не стану тебя расспрашивать… Ни о чем не стану говорить с тобой… Хочу только взять с тебя обещание…

— Какое? — ровно и без всякого интереса спросил Радев.

— Обещай, что ты возьмешь защитника.

Радев молчал, его взгляд оставался все таким же чужим.

— Зачем мне защитник?

— Как зачем?

— Ты хочешь, чтобы я защищался? — в его тоне чувствовалась горечь. — По-твоему, я имею право защищаться?

— Не в этом дело, папа. Важно, чтобы тебя поняли. Им нужно объяснить.

— Нет, Роза!

— Я очень тебя прошу… Я много думала, папа. Раз ты смог так поступить, значит, любой способен на это. Но не так уж важно, сделал ты это или нет. Можно судить одного человека, но нельзя осуждать всех людей. Порой люди сами себя не знают и не понимают.