Огоньки светлячков - [4]

Перезвон тарелок повторился, когда он вернулся к столу, поднял кучу тряпок и скрылся в коридоре. Мамина ноздря вновь странно засвистела.

Утром следующего дня после рождения малыша я проснулся раньше обычного. Я сразу это понял, потому что услышал храп брата с верхней койки, хотя меня всегда будили звуки с кухни, где мама готовила завтрак. Я лежал и смотрел в темноту. Что-то царапало стену с другой стороны. В подвале водились крысы.

Между всхрапами брата издалека доносилось хныканье младенца.

Я тихо открыл дверь нашей спальни. Отец не любил, когда мы бесцельно бродили по подвалу. Просунув голову в щель, я оглядел общую комнату. Пятно света было уже на полу, но гораздо дальше привычного места. Должно быть, еще действительно очень рано.

В другом конце коридора опять захныкал ребенок. Отец поставил его кроватку в спальню, которую делили бабушка с сестрой. Я ждал, что кто-то из них проснется и устранит причину беспокойства малыша, но не услышал никакого шевеления. Ребенок хныкал все громче.

Я вошел в комнату и приблизился к кроватке. Помню, как в подвале появилась стопка досок, которую папа превратил с помощью набора инструментов в конструкцию, в которой сейчас лежал ребенок. Глаза его были открыты. Младенец заплакал. Бабушка рядом громко захрапела. Я повернулся к другой кровати и разглядел в темноте очертания белой маски сестры, не разобрав, однако, лежит ли она на лице или в складках простыни.

Бабушка пошевелилась и задышала ровно и тихо. Я склонился над ребенком и погладил по животику. Малыш сразу закрыл глаза.

Поразмыслив несколько секунд, я взял его на руки, прижал к груди, а головку положил на согнутый локоть, как показывала мама. Затем я вышел и отправился в общую комнату. Там я устроился на полу рядом с пятнышком света и скрестил ноги. Ребенок тихо лежал на моих руках. Подавшись вперед, я подставил его личико под лучик света, и оно сразу засветилось.

– Это солнце, – объяснил я малышу.

Мы сидели так несколько минут, пока не раздался крик проснувшейся сестры.

3

– Никто не украл твоего ребенка, – сказал отец, когда мы все вместе завтракали.

Сестра фыркнула под маской, открывавшей глаза в прорезях. Взгляд был направлен в сторону и вниз, в пол. Яйца, которые жарила мама, шипели, выливаясь в раскаленное масло. Я подумал, что они страдали так же, как мы когда-то при пожаре. Они тоже кричали.

– Это я утром взял ребенка, – признался я. – Проснулся рано и хотел показать ему… – Я заметил на поверхности стола солнечный кружок и замолчал.

– С каких это пор тебе позволено так рано выходить из своей комнаты? – вмешался отец. – Ты представляешь, как напугал бабушку и мать, когда они услышали крики сестры? – Отец ткнул в меня пальцем. – Она решила, что ее ребенка украли.

Мне было стыдно, и я молчал. Брат боролся с рвущимся наружу смехом, но тот все равно вырвался через нос.

Сковорода с шумом опустилась в раковину, и появилась мама с большим блюдом жареных яиц. Она говорила, что их надо держать на плите, пока вокруг белого круга не появится черная кайма.

Потому в такие минуты в кухне всегда пахло горелым. Свободной рукой мама разгладила скатерть. Несколько капель горячего масла упали с тарелки на ее пальцы, рядом со старыми шрамами. Я пересчитал семь ярких, оранжевых желтков.

– Я кричала совсем не поэтому, – заявила сестра. – Кто может его украсть?

– Человек-сверчок! – сказал я.

– Помолчи, – велел отец.

– Кто может его украсть? – повторила сестра и вздохнула, издав булькающий звук. – Тот, Кто Выше Всех? – Она повернулась к отцу и добавила: – Я кричала, потому что не могла проснуться.

В комнате заплакал ребенок.

– Видите? – продолжала сестра, по-прежнему не отрывая глаз от пола. – Он здесь. А я не могла проснуться.

Стул под братом едва не упал, отскочив назад, когда он резко встал и подошел к сестре. Его поспешные шаги вызвали небольшой шторм в моей чашке с молоком. Отец вытянул руку, создавая на его пути высокий барьер.

– Не надо, – сказал он, и брат засопел.

– Что это значит? – обратился отец к сестре.

Она тоже засопела и не ответила. Рука отца рванула вперед, к ее лицу, и подняла голову за подбородок. Глаза сестры смотрели на меня. Теперь я их видел. В прорезях застывшей маски.

– Кошмар приснился, – ответила сестра.

Бабушка склонила голову набок, рука ее поползла по столу, пока не коснулась маминой руки. Потом она ее сжала.

– Надо было раньше обо всем думать, – отрезал отец и повернул голову сестры в сторону коридора. – Хочешь ты этого или нет, но там плачет твой сын.

Сестра шумно сглотнула. И без того распухшие вены на шее стали еще толще. Она застыла и не пошевелилась, пока отец не отпустил ее. Голова ее упала на грудь. Я не думал, что сестра что-то скажет, но она произнесла:

– Только мой?

– Довольно, – вмешалась бабушка.

Ладонь отца, двинувшись было опять к лицу сестры, зависла в воздухе между ними.

– Возьмемся за руки. – Бабушка раскинула руки в стороны.

Мама взяла ее за правую руку, сестра за левую. Остальные поступили так же с соседом. Когда мы образовали круг, бабушка вознесла хвалу:

– Благодарим Того, Кто Выше Всех, за позволение вкушать пищу ежедневно.