Огонь в затемненном городе (1972) - [6]
Она не сказала «бичом», а «биичом», что казалось ей более утонченным и более достойным для кадакасов.
Ломовик остановил лошадь, подошел и прежде всего как следует перетянул Гектора рукояткой кнута по спине.
— Нет, не этому! — крикнула Дорит. — Дайте мопсу, мопсу!
— Уж я сам вижу, кому надо дать, — сказал ломовик.
И затем Тоди тоже получил по морде.
Больше им и не требовалось. Овчарка впереди, пинчер следом бросились домой со всех ног. Мопс уселся на тротуаре и стал зализывать свои раны.
На кукольном лице Дорит глаза загорелись ненавистью.
— Вы хам, — сказала она ломовику.
Но извозчик не обратил на это особого внимания.
— Похоже, небольшой урок и вам бы не повредил, — сказал он, вспрыгнув на телегу и трогаясь дальше.
— Хам, — повторила Дорит и отправилась вслед за своими собаками.
Эло все еще всхлипывала. Тогда я сказал, что у нее замечательный мопс. Это ее утешило. Я проводил Эло до дома и пообещал иногда приносить ее собаке кости, если нам случится получить от тети из деревни мясо.
Я думаю, что теперь читатель получил некоторое представление о кадакасах. Едва ли надо еще объяснять, что кадакасы прекрасно уживались с настоящими немцами. И в нашем доме это постепенно становилось все заметнее: не раз можно было наблюдать, как Дорит беседует в воротах с немецким офицером.
Когда я рассказал об этом Олеву, он задумался, а потом сказал:
— Немцы больше семисот лет угнетали эстонцев.
— Вот именно, — подтвердил я.
— И все-таки, все-таки, — сказал Олев, — среди нашего народа находятся такие люди, которые скорее хотят быть немцами, чем настоящими эстонцами. Разве не забавно?
— Не забавно, а грустно.
— Очень грустно, — сказал Олев. — И если бы этих кадакасов было больше, эстонский народ вообще бы исчез с лица земли.
— Эстонцы никуда не исчезнут, — уверенно сказал я. — Эстонцы хоть и маленький, но очень крепкий народ.
— Попробуем и мы быть крепкими.
Конечно, я был согласен с Олевом. Бывает такое время, когда каждый человек, даже мальчишка в коротких штанишках, должен быть крепким. Крепким и надежным. Иначе нельзя.
ФУТБОЛЬНЫЙ МАТЧ
Если среди моих уважаемых читателей найдутся серьезные болельщики, то я должен заранее извиниться за то, что о самом футболе в этой главе говорится сравнительно мало. Дело в том, что футбольная команда немецкого военного гарнизона встретилась с командой нашего городского футбольного клуба и выиграла 6:0. Как говорится, комментарии излишни. Единственно, что можно сказать: нам было стыдно. Стыдно, что немцам без труда свалился в руки такой подарочек на родине Кристьяна Палусалу и Иоханнеса Коткаса[2]. Разве Палусалу на Олимпийских играх в Берлине для того положил на лопатки немца Хорнфишера, чтобы наши футболисты разрешили позже набить себе шесть голов и не забили ни одного в ответ? Нет и еще раз нет! Но все же так оно случилось, и я не собираюсь в своих записках фальсифицировать факты, как бы ни горька была иногда правда.
Мы с Олевом оба видели эту игру. Опираясь на барьер, окружавший стадион, мы кричали как сумасшедшие, когда нашей команде случалось подавать угловой.
И вдруг меня очень больно ущипнули за ягодицу.
Я молниеносно оглянулся.
Позади меня стоял немецкий офицер.
— Освободите место даме, — сказал он по-немецки и небрежно турнул нас.
Только тут я заметил, кто была эта «дама». Не кто иная, как Дорит. У меня потемнело в глазах.
— Держи себя в руках! — услышал я голос Олева.
Я напряг всю силу воли и взял себя в руки, несмотря на то, что Дорит ехидно ухмылялась. Мы нашли себе новые места неподалеку и продолжали смотреть игру.
— Постарайся запомнить лицо офицера, — сказал Олев. — Мы этого так не оставим. Пусть он будет нашим немцем номер один.
Ягодица у меня все еще слегка побаливала от щипка, и я постарался получше запомнить лицо офицера.
После матча, когда мы брели домой, Олев снова заговорил об офицере.
— Ничего. Мы не будем спускать с него глаз и отомстим за оскорбление.
— Мы не должны забывать, что этот офицер — оккупант и надо отомстить ему как оккупанту, — сказал я.
Олев был с этим полностью согласен.
— Знаешь, — сказал он, — я считаю, что мы должны вообще начать действовать серьезнее. Следовало бы объявить войну Германии.
Но тут я возразил:
— Сами фашисты никому еще войны не объявляли. Они всегда нападали на другие государства без объявления войны. Такая уж у фашистов мода. Возьмем хотя бы сегодняшний случай. Разве этот офицер предупредил нас прежде, чем давать волю рукам?
— Тогда будем просто считать себя в состоянии войны с фашистами, — предложил Олев.
— Это уже другое дело.
И мы сказали вместе, скрепив наши слова рукопожатием:
— С этого момента считаем себя в состоянии войны с великой Германией.
Нас было всего двое. Подростки. Почти мальчишки. У нас не было никакого оружия. Но мы считали себя воюющими с фашистской Германией. Берегитесь, фашисты!
Мы сразу же зашли к Олеву домой, чтобы обсудить план действий.
Олев нашел чистую школьную тетрадку и написал на обложке:
Но пока, к сожалению, секретных данных было сравнительно мало. Вот они:
«Звание. Лейтенант.
Рост. Выше среднего.
Характер. Грубый.
Цвет волос. Блондин.
