Огонь в океане - [19]

— Неужели Сорех? — сам себя недоуменно спросил дедушка и проворно выбежал на улицу.

За ним побежали Ермолай и я.

Невдалеке от нашего дома, там, где улица поворачивала на Свипф, валялся в луже крови Хромой Али. Вокруг него собрались женщины и старики. Среди толпы выделялась долговязая фигура Габо.

— Не трогайте мертвого! — распоряжался он. — Его должны унести родственники, это по закону. По закону нужно!

— Ты откуда, как ворон, к нам прилетел? Что тебе не сидится в своем Жамуже? — зло сверкнув на Габо глазами, спросил дедушка. — Почему родственники? Раненому помочь надо!

— Ты лучше смотри, чтобы у твоей ограды людей не убивали, старый Гиго, — не остался в долгу Габо.

Хромой Али вздохнул в последний раз и умер...

В правой его руке виднелась рукоятка окровавленного кинжала. Значит, убийца не ушел безнаказанным. Но где он, где же Сорех? В том, что это был именно он, сомнений не было. Стало ясно, почему зло залаяла собака во дворе нашего дома. Сорех, выслеживая Хромого Али, не отступал от него ни на  шаг и настиг его вот здесь, на этой улице, рядом с нашим домом..

И действительно, через несколько минут стало известно, что в конце улицы в предсмертных судорогах мучается Сорех.

Сорех, видимо, страшно страдал, но никого к себе не подпускал. Кинжал его был готов проколоть каждого, кто посмеет приблизиться к нему.

— Вы все, лахирцы, безбожники! Всех вас убить нужно! Всех, всех! — кричал он, страшно скаля зубы, порозовевшие от крови.

Он долго метался, хотел встать, но каждый раз беспомощно падал на землю. Наконец ему удалось подползти к забору. Напрягая уходящие силы, он сумел, прижимаясь к забору, вытянуться во весь свой рост, встав лицом к народу. После этого он швырнул кинжал в сторону толпы и тут же упал на землю.

Стоящие вблизи слышали, как он призывал на помощь Габо.

Все решили, что Габо причастен к убийству несчастного Али. Но что за смысл ему было вмешиваться в это дело? Кровных врагов у него в Лахири не было. Сореху он не приходился родственником, а с Хромым Али даже и знаком не был.

В те дни в Лахири было много разговоров о Габо. Когда эти разговоры приняли угрожающий для него характер, спас его поп Захэар.

Поп якобы спросил бога, в чем смысл слов Сореха, и тот пояснил, что Сорех, умирая, вспомнил имя самого непогрешимого, самого честного человека, а этим-то человеком и оказался Габо. Сорех хотел перед смертью просить Габо помочь ему очиститься от грехов, а их, по словам Захэара, у Сореха было немало.

Нелепость такого объяснения была ясна каждому. Однако открыто сомневаться в том, что сказал Захэар, осмеливались далеко не все. Работы на нашем дворе прекратились. Дедушка рассказывал о случившемся отцу и дяде Кондрату, привезшим с поля хлеб. Ермолай стоял в стороне, держа на поводке быка, и, открыв рот, внимательно  слушал дедушку, будто он сам не был всему свидетелем.

Смерть несчастного Али перевернула всю мою детскую душу. Страх с такой силой сковал меня, что я не мог говорить, губы дрожали, руки и ноги не слушались меня.

Отец, увидев мое состояние, решил взять меня с собой в поле.

— Испугался? — спросил отец, когда мы вышли за калитку дома.

— Очень Хромого Али жалко. А Сорех... он кричал так страшно!

И я рассказал о том, что видел и слышал.

— Надо скорее уходить отсюда, — выслушав, сказал отец. — Здесь ни за что в любую минуту могут тебя пропороть кинжалом. Уберем урожай — и айда в Дали! За нами и другие пойдут, посмотрят, как живут люди в Широких странах, и сами станут жить по-новому.

— Как — ни за что? — удивился дядя Кондрат. — Сорех мстил за своего отца. Закон мести нужен, очень нужен. Ты здесь, Коция, не прав.

— Тебя не переубедишь! — махнул рукой отец.

— Уезжать-то отсюда нужно, — наконец прервал молчание дядя, как бы извиняясь из свое несогласие с отцом. — Ни у кого нет таких жалких полей, как у нас.

Он показал рукой на крохотные участки земли, которые буркой можно накрыть, как говорили горцы. Все поле было расчерчено на желтые, коричневые и зеленые квадратики. Чьи хлеба уже поспели, чьи нет, а кое-кто уже и собрал урожай. Каждый квадратик принадлежал, как было принято говорить, одному дыму. В Сванетии на дым приходилось не более одной десятины пахотной земли и менее десятины покосов.

Такого понятия, как пар, у жителей Лахири и окрестных селений не существовало. Ежегодно приходилось засевать всю землю.

— Уйдем, непременно уйдем. Все уйдем. Убрать только урожай! — продолжал отец. — Только бы  правительство не препятствовало. Сваны ведь уже давно хотели переселиться, да не дали им устроиться на новом месте. Вот говорят, что правительство переменится. Тогда можно будет ожидать больших изменений.

— Что-то об этом люди перестали говорить, — заметил дядя. — Силен русский царь, он и Германию победит и революцию уничтожит.

— Нет, — возразил отец, — война уже кончена, сейчас идет революция! Эртоба должна победить!

— Мало я верю этому. Если бы дела шли хорошо, то слухи бы дошли и до нас. Проиграна война, скорее всего...

Что такое война, я знал со слов отца. О том, что существует много государств и что они часто воюют между собой, я тоже знал. Но о том, что и сейчас идет война России с Германией, я слышал впервые.