Огонь в ночи - [50]

– Нет, я не могу больше позволить себе такую роскошь – быть несчастливой! – резюмировала она, выходя из ванной, и услышала, как хлопнула входная дверь. Шкаф Зотова в спальне был открыт, в нем сиротливо болтались пустые плечики, на журнальном столике лежал ключ от квартиры. Панкратьевой стало не по себе. Она открыла отделение, в котором размещались свитера и джинсы, там тоже было пусто. Панкратьева огляделась. Конечно, он забрал не все свои вещи. Все-таки два года прожил он у нее в квартире, и собрать все за полчаса – просто немыслимо. Панкратьева вспомнила мужа своей приятельницы, который при разводе чуть ли не каждый день приходил к ней в дом за какой-нибудь очередной забытой им вещью. Тут же пришло решение потратить субботу на то, чтобы собрать оставшиеся вещи Алика и отвезти их к нему.

«Резать так резать, кромсать так кромсать», – с этой мыслью Панкратьева забралась в кровать и попыталась заснуть. Сон не шел, а через некоторое время она вдруг почувствовала в районе солнечного сплетения странные ощущения. Это была невозможная тоска, которая перемежалась со страхом, переходящим даже в некоторый ужас. Панкратьева поспешила заслонить руками солнечное сплетение. Она встала, подошла к окну и увидела в нем огромную, совсем не зимнюю луну.

– Ну и где ты, когда ты нужна? Внутренний голос, совесть или моя половина? Как тебя там зовут? Я хоть и ты, но ты точно не Аня Панкратьева! Помогай давай. Видишь, что делается!

Конечно, гром и молнии не засверкали, и никто на ее зов не явился, однако в голове вдруг засело – Федька! Панкратьева взяла одеяло и подушку и пошла в комнату сына. Федька лежал наискосок своей кровати, весь его вид говорил о том, что он куда-то бежит во сне. Панкратьева пристроилась сбоку, поцеловала ребенка в затылок и мгновенно уснула.

Наутро Федька очень удивился, обнаружив рядом спящую мать.

– Ма, ты чего? Вставай, а то в школу опоздаем. – Федька тихонько потряс Панкратьеву за плечо.

Панкратьева вспомнила, что за всеми вчерашними переживаниями совершенно забыла поставить будильник. Она вскочила и помчалась в ванную приводить себя в порядок. Когда она вышла, Федька уже вовсю делал бутерброды.

– Ма, а чего ты у меня в кровати дрыхла? Или ты с Аликом поссорилась? Я на такое не согласный. Мало того что житья от вашего воспитания никакого нет, так вы еще ко мне в комнату норовите пролезть.

Панкратьева потрепала белобрысую макушку:

– Не ворчи, ворчун! Мы с Аликом не поссорились, а расстались.

– Он чего, у нас теперь комнату отнимет? Будет у тебя в спальне жить?

– Нет, ну что ты, сынок! Алик вчера уехал с вещами, а мне было немножко нехорошо, вот я к тебе под бочок и спряталась. Ты же у меня защитник.

– Ты выгнала Алика? Мам, ну зачем? Где я теперь жить буду, когда вырасту?

– Ах ты поганчик! Раскатал губу на чужую недвижимость. Готов ради этого матерью пожертвовать! В нашей квартире жить будешь, чем плохо?

– Всем хорошо, только проверяют и контролируют постоянно.

– Ну, когда вырастешь, никто тебя контролировать не будет. Главное вырасти. Взрослый – это ж не значит длинный или старый. Взрослый – это тот, который отвечает за свои поступки и думает головой.

Панкратьева сама задумалась над своими словами. А ведь как точно сказала. Сама-то она, выходит, к тридцати девяти годам повзрослела. И то только тогда, когда увидела перед носом жирный крест на своей жизни. До этого ведь плыла по течению и валила все свои проблемы на судьбу-злодейку, Божий Промысел, бывшего мужа и родителей. Неудивительно, что и исправлять все свои неудачи кинулась с помощью колдунов и экстрасенсов. А первопричина-то вот она. Сидит за столом в макияже и прическе. Выходит, ничем она от Алика Зотова не отличается. Он свои проблемы через дзен и разные камлания решает, а она в людей шары пуляет. Вот уж воистину – два сапога пара. А еще издевалась над парнем, про рентабельность и отрицательные чистые активы рассказывала. На фига ему эта рентабельность, если он дунет-плюнет – и заказчик сам к нему прибежит, монтажников своих привезет и за свои же деньги все сам себе и сбацает. Да еще порекомендует Зотова кому-нибудь другому. Вон как сегодня ночью душу из нее тянул. Панкратьева была абсолютно уверена, что ночные ощущения в районе солнечного сплетения являются результатом действий Зотова. И если б не Федька, помчалась бы она к Зотову как миленькая, еще бы прощения просила. Вот интересно, почему Зотов нарушает естественное течение энергии в пространстве – и ничего, а она всего-то три раза запретное попрактиковала – и нате вам, авария, пожалуйте, дамочка, на выход.

«Вот об этом надо бы с Арсением посоветоваться, пусть подскажет, как от Зотова защититься, – решила Панкратьева. – Или не надо?»

Последний вопрос она задала своему внутреннему голосу. Дамочка внутри ее молчала как рыба об лед.

После работы, строго-настрого велев Федьке делать уроки и никуда из дома не отлучаться, Панкратьева помчалась к Арсению. Она рассказала ему все: и про аварию, и про прогулку в небесах с дамочкой приятной во всех отношениях, и про Федьку с марихуаной, и про то, как она рассталась с Зотовым, и про свою ночную боль в районе солнечного сплетения.