Огонь неугасимый - [196]

— Да-а, — протянул Сулейман и оглянулся.

Дети сладко спали в колясках. Марьям не было дома. Иштуган с лупой в руках тщательно изучал заточенную поверхность резцов — с десяток их было разложено на столе.

Не усмотрев в них ничего достойного внимания, — тысячи таких резцов прошли через его руки, лупа всегда лежала у него прямо в инструментальном шкафчике, — Сулейман задумчиво спросил Иштугана:

— Видать, сынок, ничего толкового не получилось у нас с этой вибрацией?

— Получится, отец, — ответил Иштуган и, отложив резец, взял другой, разглядывая его через лупу. — Не может не получиться.

— Уверенность — штука хорошая, но слишком долго мы с тобой первые с конца… Скоро на собраниях придется смирно сидеть в дальнем углу.

— Ну, тебя загнать в угол не так-то просто, отец.

— А что?.. Как миленький будешь сидеть да помалкивать в тряпочку… Отец твой еще никогда не равнялся и не будет равняться на балаболок, у кого слова с языка, точно песок, сыплются.

— Ваш цех снова впереди. Чего тебе еще, отец?

— Э-е-е… Очень много чего нужно, сынок. Вся надежда была на тебя. Самому мне уже не взлететь, крылья обвисли. У тебя и знания и опыт в руках. Да и пост теперь большой.

— Не тревожься, отец. По-моему, я уже нащупал основной источник вибрации.

— Ну, ну, — сразу оживился Сулейман. — Интересно, где зарыт заветный клад?

— Дело в резце, отец. Именно в нем.

— В резце?.. — Сулейман посмотрел на сына, не шутит ли тот. — А вибрация детали?

Вместо ответа Иштуган вручил отцу резец и лупу.

— Посмотри хорошенько и ты поймешь: источник силы, которая заставляет деталь вибрировать, в неправильной микрогеометрии режущей части резца.

— Га, — произнес Сулейман, разглядывая в лупу кончик резца. — Сейчас каждый токарь толкует о геометрии…

— Но меня, отец, интересует не геометрия, а микрогеометрия резца. Посмотри получше. Что делает резец? С одной стороны, он срабатывается, с другой — разрушается из-за вибрации. Но разрушается не без сопротивления. Он старается сохранить себя.

— Добро, дальше? — спросил Сулейман, ближе пододвинувшись к сыну.

— Дальше остается лишь немногое: найти микрогеометрию резца и использовать ее.

— А-а… — протяжно проговорил Сулейман. Он не совсем понял сына. — И долгое это дело?

— Этого уж не могу сказать, отец. Да уж, верно, немало придется попотеть. К тебе и к Матвею Яковличу одна просьба: наблюдайте. Сейчас нам нужны наблюдения, эксперименты. Сколько экспериментов понадобится — сейчас не знаю, может, сто, может, тысяча…

— Нет, сынок, — сказал Сулейман, вертя и рассматривая резцы в лупу, — тут парой собственных глаз ничего не добьешься. Тут побольше, чем глаза, — смекалка нужна. Пойду отдохну. Что-то очень устал сегодня… Ильмурза не говорил с тобой?

— Нет, а что?

— Никак, парень умнеть начал… Еще не разберу. Заверяет меня, что поедет обратно на целину.

— Не хитрит ли?

— Как знать. И все же вроде начинает отличать белое от черного.

Иштуган чуть не проговорился, что у Ильмурзы есть ребенок. Но в последнюю минуту пожалел старика.

Когда отец ушел, Иштуган, тихонько напевая, снова принялся рассматривать в лупу кромки резцов.

Пришла Марьям.

— Ты все сидишь… Отдохнул бы немного, Иштуган. Дети не плакали?

— Нет, посапывают себе. И не просыпались.

Подойдя к зеркалу, Марьям пригладила свои золотистые волосы.

— Знаешь, Марьям, — сказал Иштуган, — кажется, я вплотную подошел к тайне этой проклятой вибрации. Осталось немного, очень немного… Ух, Марьям! Сколько сил отдано ей. Зато минута победы заставит забыть обо всем! Я уже предвкушаю сладость этой минуты… Скорой, скорей!.. Пора кончать… Что с тобой, Марьям? — испугался Иштуган, увидев, как изменилось у жены лицо. — Нездоровится? Как прошла у тебя лекция? Много народу было?

— Хорошо. И народ был, — ответила Марьям, погладив густые черные кудри мужа, и, не снимая руки с его головы, глубоко заглянула в настороженные глаза Иштугана.

— Да не тяни ты за душу, дорогая.

Марьям положила голову ему на грудь.

— Не знаю, как и сказать, Иштуган. Я принесла тебе неожиданную новость.

— Приятную или нет?

— Не знаю… И да, и нет.

Марьям встала, успокоила ребенка и снова подсела к мужу.

— Ну, говори же.

Вскинув голову, Марьям заглянула мужу в глаза.

— Иштуган, как бы ни подействовала на тебя эта новость…

— Зачем такое длинное вступление? Случилось что-нибудь? Несчастье какое с Ильмурзой? — встревожился он.

Марьям вытащила из сумки газету.

— Вот, прочти эту статью. «Победа смелой мысли». Открытие новатора Рыжкова.

Спрыгнув с дивана, Иштуган подбежал к столу и, навалившись всем телом на газету, с жадным интересом впился глазами в статью.

Его охватило странное чувство, — казалось, статья рассказывает не о чьем-то чужом открытии, сделанном в городе Горьком, а о его собственном, на котором уже долгие месяцы сосредоточивались все его мысли. То были его с отцом отступления и победы. Правда, в подробностях многое не совпадало, но основной путь исканий у Рыжкова поразительно напоминал его собственный путь, каким он шел, распутывая тайну вибрации.

А дойдя до строк о найденной Рыжковым удивительной фаске, этой тончайшей, невидимой невооруженным глазом грани резца, он сперва затаил дыхание, потом часто-часто задышал. Шея, щеки, уши у него загорелись огнем.