Огонь, гори! - [83]

— Балмер! — позвал он, хотя Балмер, скорее всего, не мог его слышать. — Балмер!

Где-то далеко, на юге, к небу взметнулся столб пламени. Побледневший полковник отошел от окна. Он расправил плечи под алым мундиром с темно-желтыми обшлагами и вернулся к конторке.

Все, казалось, находятся под действием гипноза. Но гипноз не мог длиться вечно. Шляпа мистера Сларка выпала у него из рук на пол. Луиза Тримейн испуганно съежилась в кресле. И только Флора осталась стоять прямо, гордо подняв голову; глаза ее блуждали. Она находилась где-то далеко.

Послышались тяжелые шаги. Это медленно, словно волоча ноги, возвращался сержант Балмер. Никто не бросился к окну; никто не осмелился позвать его. Молча, с помертвевшим лицом, он пробился сквозь толпу в холле и появился на пороге кабинета с таким видом, будто сам еще не осознал до конца, что произошло. В руке его болтался пистолет, помеченный короной и правительственным клеймом; в ноздри присутствующим ударил запах пороха.

— Что? — спросил полковник Роуэн, откашлявшись. Гнев жег его. — Что случилось? Где… где суперинтендент Чевиот?

Казалось, Балмер погружен в тяжелое раздумье.

— Да, сэр, — медленно произнес он, — суперинтендент больше не вернется.

— Знаю! Где он?

Сержант Балмер поднял голову.

— Я вот что хочу сказать, сэр, — с трудом выговорил он, — он вообще не вернется. Я вот что хочу сказать: он умер.

И снова в красном и зеленом свете ламп воцарилась тишина.

— Ясно, — прошептал полковник Роуэн.

— Хогбен, — продолжал сержант Балмер, делая над собой явное усилие, — Хогбен и не думал убегать далеко. Он, значит, остановился и повернулся. А вы ведь знаете суперинтендента. Он побежал прямо на Хогбена — вот что он сделал, с пустыми-то руками! И Хогбен поднял пистолет и выстрелил ему в лицо.

Сержант Балмер умолк и лишь через несколько секунд продолжал:

— А я, значит, побежал за ними следом. Суперинтендент запретил мне таскать с собой заряженное оружие. Я поклялся, что не буду. Но пистолет у меня был. Я подался вперед, чтобы не промазать, и выстрелил подонку Хогбену прямо между глаз. И вот как перед Богом истинным, я горжусь, что это сделал!

Мистер Мейн, наконец, нарушил общее оцепенение.

— Чевиот сам виноват! — вскричал он со злобой. Нервы его были взвинчены до предела. — «Огонь, гори! Котел, кипи!» Он говорил так про Маргарет Ренфру. А сам так и не понял, так и не узнал, что эти слова относились более всего к нему самому! — Мистер Мейн опомнился. — Леди Дрейтон! Прошу прощения… Я вовсе не имел в виду… — Голос его дрогнул и затих.

Флора все еще стояла без движения. Она ни на кого не смотрела и не говорила. Только губы у нее дрожали. А шум тем временем приближался. Языки пламени ярко окрасили небо.

Эпилог «О, женщина! В часы свободы…»

Когда Чевиот увидел, как Хогбен разворачивается, черный на фоне пламени и дерущихся в отдалении людей, он понял, что сейчас произойдет, и тут же молния вылетела из серебристого пистолетного ствола.

Когда Хогбен спустил курок, Чевиот произнес единственное слово:

— Флора!

Что-то тяжелое ударило ему по голове. Так Чевиоту, во всяком случае, показалось, хотя вспышки он не видел и выстрела не слышал. В мозгу промелькнуло только: странно, что он падает вперед, а не назад, ведь он бежал навстречу пуле.

Потом — темнота и больше ничего.

Он не мог сказать, долго ли пробыл в темноте. Он слышал какое-то движение, дрожь; внешние края мрака подергивались рябью. Он что-то ощущал мышцами, сердцем и нервами. Одна мысль забрезжила у него в мозгу и изумила его.

Если он умер, то, разумеется, не может думать. И уж конечно, не может ничего слышать!

— Суперинтендент! — позвал чей-то голос.

Чевиот поднял голову, которая ужасно болела, и с трудом вгляделся в расплывчатое пятно. Он стоял на коленях, в довольно странной позе, прислонившись к дверце какого-то кеба.

— Я ничего не мог поделать! — повторял голос снова и снова в некотором отдалении. — Да и как мне увидеть, в таком-то тумане, если машина выезжает прямо из ворот и хрясь мне прямо в передний бампер!

— Пуля! — произнес Чевиот. — Должно быть, он промазал!

— Какая пуля? — спросил голос совсем близко. И тут он узнал голос.

Он поднял голову повыше, просунул ее в открытое окошко такси. Вокруг него белел октябрьский туман. Шляпа у него была мягкая, современная. В тумане слева маячили огни какого-то паба.

Вглядевшись, он увидел впереди высокие арки железных ворот — то был западный вход, разделявший Центральный и Южный Скотленд-Ярд. Его такси перегородила дорогу машина, на крыше которой, на светящейся панели, были написаны черные буквы «ПОЛИЦИЯ».

— Разве вы знака не видите? — спрашивал полицейский у таксиста. — Сюда запрещен въезд общественного транспорта!

— Осторожнее, мистер Чевиот! — сказал сержант Бойс, помогавший инспектору Гастингсу руководить ночной сменой в Центральном Скотленд-Ярде.

— Ммм… да.

— Вас здорово стукнуло по голове, — продолжал сержант Бойс. Как и все ночные дежурные, он был в форме. — Вас здорово стукнуло, когда машины столкнулись и вы ударились о ручку дверцы. Но кожа не содрана; только шишка. Берите меня за руку и вылезайте.

Чевиот взял сержанта за руку и вылез на гладкий тротуар. Время скользнуло назад; время скользнуло на место.