Гао не проронил ни звука, зато помещик визжал, как боров под ножом.
Люди обрушились на него с руганью и побоями.
– Во время сева брал за зерно по одиннадцать юаней!
– А за бобы – шесть юаней и восемь фэней!
– Мою младшую сестру загубил!
– Моего Ли-цю!
Люди продолжали избивать помещика, но тут вмешался Лай.
– Эй, братья! Уже поздно! Вот-вот могут нагрянуть солдаты! А мы еще должны побывать у помещика Ли. Не стоит топтаться на одном месте!
– Ладно! Пойдем в Чжанцзяча!
– Ведите этих негодяев за село да кончайте с ними, пока не убежали!
– Тащи их!
Одного за другим вывели всех, кроме госпожи, в поле. Хуа причитала:
– Дядюшка Горбатый Нос! Ты же обещал спасти меня! Что же не заступишься? Спасите, спасите!..
С помещиком и его верными слугами быстро расправились. Затем нагрузили телеги хлебом, раненых и погибших положили на плетеные носилки.
– В Чжанцзяча! Рассчитаемся с мерзавцами-помещиками!
Мужчины, женщины, старики и дети толпой устремились в Чжанцзяча.
С наступлением ночи начальник штаба Лян, вытребовав из уезда батальон солдат, поспешил в Цаоцзялун. В деревне царила мертвая тишина.
Лазутчики донесли, что мятежники установили связь с крестьянами в горах Сюэфэнь. На сто с лишним ли вокруг, в деревнях Чэньцзымин, Чжанцзяча, Яньпинсы не осталось ни души – все ушли в горы.
Начальник штаба был вне себя от злости. Погибла сотня солдат, потеряно оружие, опустошена вся округа. Сам он наверняка лишился чашки риса. Лян гневно смотрел на эту мятежную долину, и в душе его поднималась ярость. Окинув взглядом своих солдат, он подумал: «Слишком поздно, оружие не поможет». И тогда, движимый чувством мести, отдал приказ:
– Разойдитесь! Сжечь все дома и постройки! Им некуда будет вернуться!
Вскоре красное зарево окрасило небо. Поселок Цаонцзялун, до этого безмолвный, стал оживать: потрескивая, огонь бушевал все сильнее.
1933
