Огнетушитель для дракона - [15]
– Скрепим наш договор, – сказал царь, насупив массивные надбровия, от чего глаза провалились еще глубже. – Князь Зуверрон, призываем тебя засвидетельствовать принесение роты[5].
Незнакомец поднял золотой кубок с каменьями, стоявший на беломраморной столешнице, сунул мне с таким брезгливым видом, словно подавал милостыню калеке. Нет, мне решительно не нравился этот чужак.
Я поклялся, что берусь за дело без принуждения (три раза – ха!) и даю слово либо исполнить его в срок, либо сложить голову. Сцедив в кубок каплю крови из проколотого пальца, отпил глоток. Царь торжественно принял кубок. Мелькнул раздвоенный язык и втянулся в пасть уже омоченный в сурье[6] с растворенной капелькой моей крови.
– Я, царь Ррамон, сын Береса, отпрыск крови праотца Гада принял клятву дракона Гора, сына Дарина, отпрыска крови праотца Велеса. Передаю тебе, свидетель Зуверрон, его кровь, да восстанет она против клятвопреступника, если договор будет нарушен.
– Свидетельствую – рота дана, принята и должна быть исполнена, – сказал князь, принимая от царя кубок и накрывая его золотой крышкой.
– Месяц тебе сроку, Гор, – строго сказал царь, развеяв кошмарную тьму в моих глазах, и благословил будущего героя, вскинув крыловые щупы в жесте победной воли[7]. – Иди с богом![8]
Чеканя когтями шаг по отполированным плитам царских палат, я отправился выполнять клятвы.
Мне предстояло самое тяжёлое: прощание с мамой.
Гата Нагична до сих пор слыла самой прекрасной драконицей Империи. Дочь раджи гималайских нагов и не думала примириться с гибелью моего отца. Вдова не пришла к погребальному костру, ритуально разожженному царем, когда не осталось никаких надежд на возвращение её мужа. Гату не убедили многочисленные свидетели героической смерти Дарина, которые появлялись на нашем пороге с завидной регулярностью за годы, минувшие с того дня, как отец исчез, мой брат погиб, а я вылупился из яйца.
Она не вышла замуж даже за царя Ррамона. После загадочной кончины царицы, лет тридцать-сорок назад, царские сваты ежегодно топтались у порога нашей таёжной землянки. Мать ни разу не открыла им крышку люка.
Каждый раз после визита царских сватов дед Горыхрыч напивался вдребезги, а потом тихо вздыхал в своем отнорке, и я делал вид, что ничего не вижу и не слышу, и не понимал, как можно отказываться от такого счастья – стать царицей драконов, носить корону и жить в роскошных каменных палатах, а не в тесной змеиной норе. Но Гата Нагична не считала себя вдовой.
– У меня есть муж. А у тебя есть отец, Горушка, – улыбалась она на мои вопросы и доставала старую поблекшую линогравюру с портретом отца, парившего на фоне Гималаев, откуда он добыл свою любовь. И я замирал от восторга: отец был так же прекрасен и величественен, как горы за его белоснежными крылами. Как жаль, что я никогда его не видел!
– Драконы долго живут. Я дождусь Дарина, – говорила мама, и её антрацитовые глаза мечтательно устремлялись на земляной потолок, с бревен которого сыпалась на бронзовую чешую траурная пороша почвы.
– Кабы нам еще беды не дождаться, – скорбно шептал дед, и мать судорожно прижимала меня к себе под крыло, как курица цыпленка, а я брыкался, считая, что уже достаточно взрослый, чтобы терпеть такие нежности.
– Я дала ему срок в сто лет, – загадочно отвечала Гата.
– Не утерпит Ррамон, – ронял Горыхрыч, отворачиваясь.
И я не понимал тогда, почему в его тоне столько брезгливого холода, и откуда в голосе матери странная дрожь, рождавшая во мне мучительное чувство вины. У драконов абсолютный слух. Но этого мало, чтобы понимать мир.
Сто лет со дня исчезновения отца истекали как раз этим летом.
Наша летняя нора была пуста. Сначала я подумал, что ошибся люком: такой идеальный порядок царил во всех отнорках, даже в моем углу. Даже в дедовом, куда с моего рождения не проникала метла – с тех пор, как последний раз у него гостила бабка Йага. Полы выскоблены до блеска. Вещи куда-то подевались. Точнее, исчезли дедовы книги и рукописи, сундучок с маминым приданым, и кое-какая мелочь. Самое печальное: пропала бочка сушеного оленьего мяса.
Я запаниковал: неужели Ррамон пленил деда с мамой, не дожидаясь моего отлёта? И тут же услышал тихий рокот. Потолочные брёвна чуть содрогнулись, обдав меня облаком чёрной пыли с запахом перегноя. До чего ж худо наше жилище! – покаянно заметил я, словно только что проснулся. Вернусь – заменю крышу. Давно пора было. И на что я надеялся? Что царскую дочку приведу в такую вот могилу, вырытую в сырой земле?
– Пришёл, сынок? – крыло матери легонько потрепало меня по загривку. – Долго же ты, уже скоро закат. Проголодался?
– Угу. Как таёжный дракон.
– А что ж ты у царя не остался на пир в твою честь?
Я заглянул в антрацитовые глаза.
– В мою ли? Царь какого-то князя Зуверрона привечать будет.
И мамины глаза вдруг гневно вспыхнули таким же алым светом, как у чужака. Она так зашипела, вздыбив чешую, что я попятился.
– Зуверрон? Здесь? Зачем?
– Он Ларику сватает за кого-то.
Гата Нагична замерла, её глаза померкли, стали как камни из чёрного льда.
– Так вот зачем принцесса понадобилась… Жребий героя! – она презрительно фыркнула, словно это я жеребьевку подстроил, своими лапами. – А ты что же, сын?
