Огнепоклонники - [4]
— Это башни молчания, — своим глубоким, спокойным голосом сказала гидесса. — Вы, наверное, слышали о них?
Мы и впрямь что-то слышали, но ни один из нас не мог вспомнить, что именно.
— Вы что-нибудь знаете о зороастризме, или парсизме, проще — об огнепоклонниках?
Вроде бы что-то знали, но, убей бог, не вспомнить. — Пойдемте туда, по дороге я расскажу вам об этой религии.
И она рассказала. Подавленные индуизмом, мы не были настроены на восприятие новою головоломного способа самоспасения несчастнейшего из всех творений природы — человека, которому лишь одному дано знать, что он смертен. Нас поразил обряд исхода огнепоклонников. Впрочем, возможно, что так принято лишь в парсизме — индийском варианте зороастризма. Огнепоклонники считают, что все остающееся от человека после смерти должно служить покинутому миру. Свои глаза они завещают медицинскому институту, равно и те внутренности, которые могут быть использованы в научных или лечебных целях; тело идет на корм грифам. Обнаженных покойников укладывают на открытых площадках башен молчания: отдельно мужчин, отдельно женщин, отдельно детей. Получив сигнал густым черным дымом, грифы камнем падают вниз и в несколько минут расклевывают покойника, оставляя чистый белый скелет, который сжигают в печи. Из белых спекшихся комочков приготовляют костную муку, идущую на удобрение полей. Таким образом, утилизируется весь состав человека, но пропадает ни одного волоконца. Мудро поделенное меж наукой, фауной и флорой, мертвое тело служит добру жизни. Вот и подъемная сила крыльев парящих в бездонной синеве грифов — из отслужившей человеку оболочки, а из человечьего остова прорастают рис, просо, ячмень.
Все разумно и правильно, так почему мороз по коже? Чем крылатые могильщики хуже могильных червей? Вроде бы предпочтительней стать посмертной добычей птиц, чем пустых страшных трубок, кишащих в земле. Так почему же мороз по коже?..
Может, отвращает наглядность этого обряда? В земле все скрыто, а здесь на виду. Хищные птицы, расклевывающие труп, — образ, непосильный для человеческого сознания. И образ этот надо нести в себе всю жизнь. Обычно человек отдает распоряжения о своих похоронах перед кончиной и то далеко не всегда, а тут, едва осознав свое нахождение в мире, ты уж знаешь, что тебя сперва распотрошат, затем растерзают кривыми клювами, а остаток пустят на удобрение. Надо обладать на редкость крепкими нервами и несмятенным духом, чтобы знать все это и спокойно жить.
— Много в Индии огнепоклонников? — спросили мы гидессу.
— Много. В одном Бомбее более ста тысяч.
— А у вас есть среди них знакомые?
— Разумеется. Ведь и я сама, и мой муж, и дочь, мы все — парсы.
В моей не бедной впечатлениями жизни ничто так меня не потрясало, как это сообщение. Ну, будь на ее месте престарелый дервиш, пустынник-аскет, изведший свое тело почти до полного уничтожения, — куда ни шло, но представить, что прекрасную, жаркую, радостную плоть расклюют омерзительные гарпии, — этого не принимала душа.
А ведь с самого начала я чувствовал исходящие от этой женщины волны странной тревоги, пространство напрягалось вокруг нее. Это не было явлением воли. Она жила иным законом, нежели нее мы, не осиянные той верой, что позволяет бесстрашно и безжалостно распорядиться своей земной оболочкой…
Когда, покинув «висячие сады», мы садились в машину, на белом спортивном «мерседесе» подъехал элегантный человек в больших темных очках. Он вышел, упитанный, лысоватый, но легкий, с ловкими движениями, любезно поклонился нам и о чем-то спросил гидессу.
— Мой муж, — представила она его.
Порывшись в сумочке, она достала записную книжку в перламутровом переплетике и стала диктовать мужу какие-то сведения, которые он тут же заносил в блокнот. Он что-то сказал жене, улыбнулся, и супруги расстались.
«И этого расклюют грифы», — меланхолически думал я, глядя в хвост быстро удаляющемуся «мерседесу»…
По дороге на студию мы два раза останавливались, и огнепоклонница звонила куда-то по телефону. Мне казалось странным, что она может заниматься бытовой чепухой, когда грифы несут дозорную службу над башнями молчания. Но ей это было в привычку, и в своей медлительной, величественной манере она предельно нагружала быстротекущее. Так, мы еще раз встретились с ее мужем, нуждавшимся в новой информации, а затем и с дочерью, которую куда-то завезли, сделав маленький крюк.
Студия со всеми угодьями оседлала двухолмие, господствующее над обширным пространством, отсюда видны заливы, невысокие горушки, поросшие то густым кустарниковым лесом, то редкими тонкими пальмами со слабой кроной, у горизонта обрисовываются хребты, но иногда хребтами притворяются причудливо громоздящиеся облака. Огромное небо не узнать — дневная синева лишь проглядывает из тяжелых кучевых облаков, слоисто заполнивших небесный свод. Потускневший солнечный диск порой вплывает в промоины, отдавая усталый свет площадке студии, остальному простору достаются оранжевые пятна, а к заливам протягиваются долгие лучи, серебрящие водную рябь.
Будь моя воля, я так бы и стоял на холме, не в силах насытиться поминутно меняющимся пространством, но суета жизни не терпит остановок. Зовут осматривать павильоны, тонстудию, административный центр, складские и прочие подсобные помещения…
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.
В книге известного публициста и журналиста В. Чередниченко рассказывается о повседневной деятельности лидера Партии регионов Виктора Януковича, который прошел путь от председателя Донецкой облгосадминистрации до главы государства. Автор показывает, как Виктор Федорович вместе с соратниками решает вопросы, во многом определяющие развитие экономики страны, будущее ее граждан; освещает проблемы, которые обсуждаются во время встреч Президента Украины с лидерами ведущих стран мира – России, США, Германии, Китая.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.