Огнепад: Ложная слепота. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия - [41]

Непрошеное воспоминание: мне девять лет, и Хелен зовет меня лечь рядом с ней; гладит ладонью мой шрам, несвежее сладковатое дыхание касается моей щеки. «Ты – единственный мужчина в семье, Сири. На твоего папу больше нельзя положиться. Только ты да я…»

Я ничего не ответил, но спросил:

– Неужели совсем не помогло?

– Ты о чем?

Я обвел взмахом руки созданную на заказ абстракцию, самоподдерживающийся осознанный сон.

– Здесь ты всемогуща. Пожелай что хочешь, вообрази что угодно – и вот оно. Я думал, ты сильнее изменишься.

Радужные витражи аккомпанементом заиграли под натянутый смешок.

– Для тебя это – недостаточная перемена?

– Нет.

Небеса оказались с изъяном: сколько бы аватар и големов ни строила здесь Хелен, сколько бы скудельных сосудов ни пели ей осанну и ни сострадали несправедливости, которую она претерпела, в конечном итоге все сводилось к разговору с самой собой. Существовала иная реальность, над которой мать не властвовала, и другие люди, которые не подчинялись ее правилам и думали о ней как заблагорассудится. Если вообще думали. Она могла провести всю жизнь, не встретившись с ними. Но она знала об их существовании, и это сводило ее с ума. Когда я покидал Небеса, мне пришло в голову, что при всем всемогуществе мать стала бы абсолютно счастливой в собственном раю лишь в одном случае – если бы вся остальная вселенная сгинула без следа.

* * *

– Этого не должно было случиться! – отчеканила Бейтс. – Защита держалась.

Банда сидела в своей палатке по другую сторону вертушки и с чем-то возилась. Сарасти в тот день держался за кулисами и отслеживал происходящее из своего логова. В общей комнате остались я, Бейтс и Шпиндель.

– Против чистого ЭМ-поля – может быть. – Шпиндель потянулся, подавляя зевок. – В живых тканях ультразвук проталкивает магнитные поля через оболочки. Могло такое случиться с вашей электроникой?

Бейтс развела руками:

– Кто ее разберет? С тем же успехом там могли поработать эльфы и черная магия.

– Ну это был не полный провал. Можно сделать несколько интересных предположений.

– Например?

Шпиндель поднял палец:

– Слои, которые мы прорезали, не могли появиться в ходе естественных метаболических процессов, по крайней мере я таких представить не могу. Так что эта штука не живая в биологическом смысле слова. Если, конечно, в наши дни это что-то значит, – добавил он, окидывая взглядом чрево нашего кита.

– Как насчет жизни внутри объекта?

– Бескислородная атмосфера. Сложную многоклеточную жизнь, скорее всего, можно исключить. Микробы – вероятно, хотя, если они там есть, я жажду увидеть это чудо. Но любой достаточно сложный организм, способный мыслить, не говоря о том, чтобы построить вот это, – Шпиндель указал на изображение в Консенсусе, – требует высокоэнергетического метаболизма, а значит, кислорода.

– Ты думаешь, что «Роршах» пустой?

– Этого я не говорил. Инопланетянам положено быть загадочными и все такое, но я не понимаю, зачем кому-то строить заповедник космических масштабов для анаэробных бактерий.

– В этой штуке кто-то должен обитать. Зачем тогда вообще атмосфера, если мы имеем дело просто с терраформирующим автоматом?

Шпиндель ткнул пальцем в сторону палатки.

– Как сказала Сьюзен: атмосфера еще строится. Так что можем потусить в пустом доме, пока хозяева не явились.

– В пустом?

– Типа того. Я прекрасно понимаю, что мы видели лишь крохотную долю от всего объекта. Но кто-то же видел, как мы приближаемся! И, насколько помню, очень сердился. Если они разумны и враждебны, почему не стреляют?

– А может, уже выстрелили.

– Если что-то внутри и расстреляло твоих роботов, оно поджарило их не быстрее обычной естественной среды.

– То, что ты называешь «обычной естественной средой», может оказаться активной защитой. Иначе почему орбитальная станция настолько необитаема?

Шпиндель закатил глаза.

– Ладно, я ошибся. Для предположений мы знаем недостаточно.

Нельзя сказать, что мы не пытались раздобыть больше информации. Когда сенсорная головка «чертика» напрочь сгорела, мы разжаловали его в землекопы: зонд по волоску расширял шахту, терпеливо выжигая края проделанной первоначально замочной скважины, покуда та не достигла метра в диаметре. Тем временем мы переделывали пехотинцев Бейтс – навесили столько защиты, что те не отказали бы и в ядерном реакторе, и внутри циклотрона, – и в перигее сбросили их на «Роршах», словно камушки с опушки в зачарованный лес. Каждый из них по очереди прошел воротца «чертика», разматывая за собой нити оптоволокна для передачи данных в ионизированной атмосфере.

Мимолетный взгляд – вот и все, чего им удалось добиться. Мы получили несколько эпизодических сцен. Видели, как шевелятся стены «Роршаха»: волны перистальтики лениво колыхали его внутренности. Видели, как из стен в мучительных спазмах вылезают похожие на патоку новообразования, которые с течением времени должны были совершенно перекрыть проход. Сквозь некоторые помещения наша пехота проплывала с легкостью, в других спотыкалась и с трудом находила дорогу среди магнитного шума. Роботы пролезали сквозь странные пасти, ощеренные бритвенно-острыми зубами, тысячами спирально изогнутых треугольных лезвий, выложенных параллельными рядами. Они осторожно обходили облака тумана, слепленные в абстрактные фрактальные фигуры, смещающиеся, бесконечно повторяющие себя, чьи заряженные капли были нанизаны на мириады сходящихся линий электромагнитного поля.