Огненный тыл - [5]

О том, что немцы обживают эту местность, Шубин предполагал, и все же плотность немецких частей вызвала недоумение: когда успели? Хорошо хоть в чащу не суются.

Тяжелая рация переходила из рук в руки. Чусовой взвалил ее на горб, поправил лямки, шумно выдохнул и, покачиваясь, двинулся по протоптанной дорожке…

Дальше простирался молодняк – сплошной массив двухметровых осиновых побегов. Подлесок сошел на нет, зашуршала прелая листва, сапоги провалились в липкий чернозем. Шли быстро – слишком заметные мишени среди неокрепшей древесной поросли. По курсу обозначилась лесная дорога, она петляла по осиннику – с глинистым покрытием, практически не заросшая чертополохом. Только обочины обрамлял рослый бурьян – в него и рухнули разведчики, когда слева раздалась немецкая речь!

Кто не успел добежать до дороги, упал на месте.

Из-за поворота показались два солдата – в касках, при полной амуниции, вооруженные карабинами «маузер-98». Очевидно, патруль. Карабины они несли в руках, вертели головами. Но особой тревоги не выказывали – спокойно обменивались репликами.

Патруль неспешно приближался, поскрипывала глина под коваными подошвами. Пот струился по щекам, срывалось дыхание. Слава богу, только двое, за ними – вроде никого…

Немцы уже были рядом, смотрели по верхам, не замечая, что у них под ногами. Бренчала амуниция, свисающая с ремней. Это были представители пехотной части – форма с белой окантовкой (ставшая грязно-серой). Справа на груди над накладными карманами – нашитый орел вермахта, оседлавший свастику.

Немецкий язык Шубин знал не в совершенстве, но допросить «языка» или сделать выводы из подслушанного разговора мог. Один немец жаловался на плохую работу полевой почты: отправил письмо своей разлюбезной Эльзе вечером 22 июня, в тот день, когда Германия начала свою «победоносную» войну, и до сих пор нет ответа. Уже пешком могли бы сходить туда-обратно! Дрезден – это не бог весть какая даль! А вдруг письмо не дошло и Эльза нервничает? Она такая впечатлительная. Станет накручивать всех – тетушку Магду, дядю Генриха, а те ведь тоже не из железа! Товарищ успокаивал: все в порядке, Конрад, почта работает. Просто русские дороги – это такой ужас, их крайне мало, а по тем, что способны функционировать, транспорт пропускают преимущественно на восток, обратное движение слабое. Порой даже вывоз раненых превращается в проблему, не говоря уж про полевую почту. Ничего не случится с его Эльзой, понервничает и успокоится. Шанс, что ее возлюбленного убьют, крайне невелик. «На этот счет я даже не беспокоюсь, Отто, – отзывался жалобщик, – я очень переживаю за Эльзу».

Они уже было прошли мимо, но остановились, чтобы закурить. Щелкнула зажигалка. Брякнул металл – видимо, фляжка. Но – не у немцев! Шубин чуть не выругался. Кому там не лежится?! Ногу свело, а подождать полминуты – никак?!

Немцы дружно повернулись. Запомнился взгляд коренастого белобрысого – сперва недоуменный, потом в глазах появился страх.

Шубин метнулся в атаку, сжимая кулак. От удара немцу разорвало губу, брызнула кровь. Кто-то кинулся вслед командиру, кажется, Дубровский. Патруль не успел закричать, тем более воспользоваться оружием.

Блондин, откинув голову, попятился. Удар подошвой по колену сломал его, как сухую хворостину. Немец подавился хрипом, в следующий миг Глеб оседлал поверженного врага, несколько раз ударил в горло. Фриц уже был не жилец. Завершающий удар пришелся под нос – место чувствительное и очень опасное. Солдат затих, остекленели выпученные глаза. Странно, еще минуту назад он не сомневался, что вернется живым с победоносной войны. А бедная крошка Эльза… Да к черту эту Эльзу! Было бы кого жалеть! А кто пожалеет миллионы советских баб, оставшихся без мужиков?!

Шубин перевел дыхание, поднялся. Разведчики мялись с озабоченными лицами. По дороге катались два тела. Влад Дубровский душил противника, а у того, хоть шея и была не бычья, но никак не поддавалась. Немец был в настоящем ужасе, он не мог поверить, что это не сон. Он беззвучно хлюпал ртом, лицо побагровело, выступили вены на висках. Влад отдувался, но делал свою работу. Глаза врага потихоньку закатывались, движения слабели.

– Ай да физик, – уважительно пробормотал сержант Климов, мускулистый русоволосый парень среднего роста. – Смотри, что делает…

– Превращает живую материю в неживую, – сумничал Канторович.

Влад Дубровский до войны обучался на физико-математическом факультете Московского университета. Не доучился – отправился на фронт. Анемичным доходягой он не был – успешно сдавал нормативы ГТО, совмещал томление на парах с занятиями в секции бокса, любил носиться по футбольному полю. Его уважали, но частенько подтрунивали над самой учебой, – заоблачным явлением для большинства красноармейцев…

Немец сделал судорожный рывок и почти вырвался. Иван Смертин метко ударил его прикладом в голову. Треснул череп, немец затих. Дубровский сбросил его с себя. Протянул руку Паша Карякин, помог товарищу подняться.

– Увертливый, гад… – отдуваясь, проворчал Дубровский и добавил под смешки товарищей: – Да нет, все правильно, материя постоянно находится в движении…