Огненный столп - [6]

— Так лучше, — сказал он, вытягивая руки, словно хотел согреть их у огня.

Он прислушивался, но услышал лишь короткие трели сверчков. Потом донеслось слабое шипение огня: небо прочертила ракета. Такой звук мог бы издавать фонарь, освещающий все вокруг.

Он прислушался к голосам своего тела и впервые осознал, что в этом есть что-то странное. Оттуда не доносилось ни звука. Он не слышал шелеста воздуха в ноздрях и в груди. Его легкие не втягивали воздух и не выдыхали двуокись углерода — они бездействовали. Теплый воздух не касался волосков в ноздрях. Странно. Забавно. Звуки, которых вообще не слышно при жизни дыхание, питающее тело — и все же, как сильно их не хватает, когда оно мертво.

Звуки эти он слышал только в долгие ночи, когда он засыпал на дежурстве, а потом просыпался, прислушивался и сначала слышал тихий вдох носом, а потом глухой и глубокий красный шум крови в висках и ушах, в горле и ноющих болящих суставах, теплых бедрах и в груди. Все эти ритмы исчезли. Нет пульса ни в горле, ни на запястьях, грудь не вздымается. Нет шума крови, бегущей вверх и вниз, вокруг и вглубь. Теперь все было так, словно он снял трубку отключенного телефона.

И все же он живет, точнее, двигается. Как же так вышло?

Из-за одной единственной вещи.

Ненависти.

Она — его кровь, она кружит вверх и вниз, вокруг и вглубь, вверх и вниз, вокруг и вглубь. Она — его сердце, которое, хоть и не бьется, но все же теплое. Он весь… что? Злость. Зависть. Они сказали, что он больше не имеет права лежать в своем гробу, на кладбище. А он очень хотел. Ему никогда не хотелось снова встать и идти. Все эти века ему хватало того, что он лежал в глубокой могиле и сознавал, хотя и не чувствовал физически тиканья миллионов жуков-будильников вокруг, кружения земляных червей, похожих на клубящиеся мысли.

Но вот пришли они и сказали: «Вылезай и поди в печь!» А это самое худшее, что можно сказать человеку. Ему нельзя приказывать. Если сказать ему, что он мертв, ему захочется жить. Если сказать, что вампиров не существует, он захочет стать вампиром просто так, из принципа, назло. Если ему сказать, что мертвый человек не может ходить, он наверняка опробует свои ноги. Если кто-нибудь скажет, что никто больше не убивает, он убьет. И именно он стал воплощением невозможного. Это они вызвали его к жизни своими делами и невежеством. О, как же они ошиблись! Это нужно им доказать, значит, быть по сему! Они говорят, что солнце и ночь одинаково хороши, что во мраке нет ничего плохого…

— Темнота — это страх! — вполголоса крикнул он маленьким домикам. Вы должны бояться! Слушайте! Было так всегда! Слушай, ты, уничтоживший Эдгара Аллана По и чудесного Лавкрафта, и ты, что сжег карнавальные маски, и ты, что уничтожил человеческие головы из высушенных тыкв! Я превращу ночь в то, чем она когда-то была, против чего человек защищался, строя свои освещенные города и плодя бесчисленных детей!

И как бы в ответ ему низко пролетела ракета, волоча за собой султан огня. Лэнтри сжался и заскулил.

4

До городка Сайнс-Порт было всего девять миль, и он явился туда перед рассветом. Но и это было подозрительно. В четыре утра какой-то серебряный жук остановился около него на дороге.

— Хэлло! — крикнул мужчина из машины.

— Хэлло, — устало ответил Лэнтри.

— Куда это вы идете пешком? — спросил мужчина.

— В Сайнс-Порт.

— А почему не едете?

— Я люблю ходить.

— Никто не любит ходить. А может, вы больны?

— Спасибо, но я действительно люблю ходить пешком.

Мужчина заколебался, потом закрыл дверцу жука.

— До свидания!

Когда жук исчез за холмом, Лэнтри спрятался в ближнем лесу. Что это за мир, полный услужливых недотеп! Боже мой, когда ты идешь пешком, они подозревают, что ты болен. А это значит только одно: больше ему нельзя ходить пешком — он должен ездить. Нужно было принять предложение этого типа.

Остаток ночи он шел поодаль от дороги, чтобы успеть укрыться в зарослях, когда будет проезжать какой-нибудь жук. Перед самым рассветом он заполз в пустую трубу сухого канала и закрыл глаза.

Сон был таким ярким, будто все происходило наяву.

Он увидел кладбище, где веками лежал и дозревал. Ранним утром послышались шаги землекопов — они возвращались, чтобы закончить работу.

— Ты не подашь мне лопату, Джим?

— Пожалуйста.

— Минутку, минутку!

— Что такое?

— Взгляни-ка! Ведь мы вчера не закончили, правда?

— Ну да.

— Был еще один гроб, так?

— Да.

— Он и теперь здесь, но пустой.

— Ты перепутал могилы.

— Какая фамилия на камне?

— Лэнтри. Уильям Лэнтри.

— Это он, тот самый! Пропал…

— Каким чудом?

— Откуда мне знать? Вчера тело было на месте.

— Откуда тебе знать? Мы же не заглядывали в гроб.

— Люди не хоронили пустых гробов. Он был, а теперь его нет.

— Может, все-таки, гроб был пуст?

— Ерунда. Чувствуешь этот смрад? Наверняка там было тело.

Минута молчания.

— Надеюсь, его никто не забрал?

— Зачем?

— Как сувенир, может быть.

— Не дури. Люди больше не крадут. Никто не крадет.

— В таком случае есть только одно объяснение.

— Ну?

— Он встал и пошел.

Пауза. В этом ярком сне Лэнтри ожидал услышать в ответ смех. Однако вместо смеха до него донесся голос могильщика, который сказал, чуть подумав: