Огненный крест. Гибель адмирала - [289]

Первое место среди этих течений в еврействе должно отвести сионизму как по объему, так и по его влиянию, так и по тому, что и фантастика, и притязательность, и порождаемое им тяготение к смуте, как родственной стихии, выражены в нем наиболее ярко…

Оказывается, что «еврейство кровно заинтересовано в демократизации мировой политики (по сионизму. — Ю. В.)»… сам факт разрушения великих государств окрыляет его (сиониста. — Ю. В.), — ибо если первые стали последними, то и последние могут стать первыми. Мы теперь и видим, что русский сионист исходит во всех своих суждениях просто из факта небытия России…

Главное же, что русский сионист, по горло погруженный в мировую политику, делающий внушение Лиге Наций и выговаривающий Палате Лордов, сочетающий Декларацию с Мандатом и Мандат с Декларацией, следящий за сионистскими сборами по всему миру от Южной Африки до Канады, не может не интересоваться политически обширнейшей в мире страной, физически ему все же близкой: Минск и Одесса, Москва и Харьков для него ведь не только географические названия… Для России это значит — раздробление, как идеальное состояние… Поэтому сионисты и родственные им еврейские группы отказываются понимать, почему целостность российской территории… это такой высокий неприкосновенный принцип. Сионист ничего не имеет против того, чтобы тысячелетнюю историю России проделать в обратном порядке — только в течение 24 часов…

Как сионисты соединяют свою горячую заботу о самоопределении даже незначительных меньшинств в составе чужих государств со своим стремлением создать еврейское национальное государство в Стране, где евреев и 12 % нет, спрашивать не приходится. И само собой разумеется, что самоопределение России и, раньше всего, самоопределение евреев представляют для русского сиониста особый интерес…

Для еврея белая армия — банда разбойников, слово белый равно слову жидорез…

Белая армия не только избивала евреев. Она, маленькая, неустроенная и безоружная, вела еще, кроме того, сказочно-героическую борьбу против огромного, чудовищно-наглого и лютого врага, борьбу Давида с Галиафом. Против врага, не только превзошедшего жестокостью своей всё, что до сих пор известно было о звере в человеке, но по примитивности своей идеологии, примитивностью всего своего существа, обезличившего 150 миллионов людей в такой мере, как это никогда еще не сделал ни один рабовладелец со своими рабами-колодниками. Из бесчисленных преступлений, содеянных поработителями России, это преступление самое тяжелое. И разрушение государства, и разорение народного хозяйства, и попрание всякого права — всё это только части и частности одного Каинова дела: угашение духа человеческого. Без этого все остальное было бы невозможно и не столь страшно. Обезличение же человека не было случайным явлением, сопутствующим социалистической власти, а прямым ее заданием. Именно для того, чтобы получить возможность распоряжаться и всем трудом человека, и всеми его помыслами, советская власть убивала, в точном смысле слова, без счета, морила голодом, разрушала последние основы человеческой культуры…

Нужно еще прибавить, что евреи были не только объектом воздействия во время этой тяжкой смуты. Они также действовали, даже чрезмерно действовали. Еврей вооружал и беспримерной жестокостью удерживал вместе красные полки, огнем и мечом защищавшие «завоевания революции»: по приказу этого же еврея тысячи русских людей, старики, женщины, бросались в тюрьмы, чтобы залогом их жизни заставить русских офицеров стрелять в своих братьев и отдавать честь и жизнь свою за злейших своих врагов (комиссаров. — Ю. В.). Одним росчерком пера другой еврей истребил целый род, предав казни всех находившихся на месте, в Петрограде, представителей дома Романовых, отнюдь не различая правых и виноватых, не различая даже причастных к политике и к ней не причастных (имеется в виду Зиновьев. — Ю. В.). Пробираясь тайком, с опасностью для жизни по железной дороге на юг, к белой армии, русский офицер мог видеть, как на станциях северо-западных губерний по команде евреев-большевиков вытаскивались из вагонов чаще всего русские люди: евреи оставлялись… русский офицер не мог это не видеть, потому что это бросалось в глаза и евреям, которые мне об этом с горечью и ужасом рассказывали…

Среди действительных добровольцев белой армии вряд ли было много таких, у которых революция не отняла самого ценного, самого дорогого. Он видит дальше, что в этой смуте евреи принимают деятельнейшее участие в качестве большевиков (разумеется, большевиками были далеко не одни евреи. — Ю. В.), в качестве меньшевиков, в качестве автономистов, во всех качествах… И этот нормальный и жестоко от революции страдающий человек делает свои выводы. Он также отождествляет нас с революцией… признав евреев воплощением революции, он и сам по-революционному поступает, то есть бьет без разбору. Та же смута позволяет ведь каждому давать волю рукам. Мы же присваиваем себе право участвовать в революции во всех ее видах и в высочайшей степени, требуем, чтобы окружающие в обращении с нами соблюдали все писаные и неписаные законы спокойного, нереволюционного времени… иначе мы кричим: погром!