Огненные времена - [66]

Инквизитор. Было что-то странное в его внешности, что-то, что я не могла сразу определить. И хотя я была уверена в том, что богиня со мной, я не могла побороть неожиданный приступ страха. Неужели это враг послал его за мной?

– Добрый день, сестра, – сказал он с улыбкой. – Скажите, как случилось, что вы путешествуете одна, да еще и в этой части леса?

«Если я побегу, это лишь встревожит его. Он просто монах, и он не из Тулузы. Он меня не знает», – подумала я.

Поэтому промолвила безмятежно:

– Добрый брат, я могла бы спросить у вас то же самое.

– Ага! – сказал он и надул жирные щеки так, что они почти скрыли глазки. – Но я не один.

Доказательство его слов немедленно явилось: сильные руки схватили меня за запястья и рванули назад, так что я оказалась прижата к телу другого мужчины, которого я не видела, но который был по крайней мере таким же высоким и сильным, как первый.

Я пнула его и закричала, зовя на помощь. На миг мне удалось оглянуться и увидеть, что тот, кто держал меня, тоже был в доминиканском облачении.

Вот они и поймали меня, решила я. Они посланы за мной злом, и я погибла. Но я не сдамся. Я извернулась и вцепилась зубами в мускулистое предплечье. Человек за моей спиной взвыл и выпустил мою левую руку.

Первый доминиканец тут же крепко схватил ее.

– Кошелька нет, – сказал второй, и его приятель зарычал от злости.

Но тут я услышала громкий стук копыт и скрип колес, а потом раздался женский крик:

– Прочь! Прочь, разбойники! Прочь, псы! Только, уж конечно, вы не canis Domini – не псы Господни. Я разыскала тех несчастных монахов, у которых вы украли эту одежду. Они готовы обвинить вас! Прочь, говорю!

Удар хлыста. Еще и еще!

Что-то тяжелое – камень? – ударило меня по голове, и неожиданно я стала падать на спину. Ничьи руки уже не держали меня. Только холодная земля, твердые камни – я ударилась о них так, что из меня чуть дух не вышибло. Монахи тут же скрылись из виду.

Вместо них я видела небо, ограниченное с обеих сторон высоченными стволами деревьев. Оно было ярким и голубым; сухой ветер разогнал последние облака, остававшиеся со вчерашней бури.

И вдруг чье-то лицо заслонило небесную синеву. Лицо женщины, длинное и бледное, окруженное белым апостольником, увенчанным белым покрывалом.

«Матушка», – произнес кто-то за ее спиной, и я поняла, что это была богиня.

Она была одета так же, как я, и, когда наши взгляды встретились, ее глаза были наполнены таким состраданием, что горе и отчаяние тут же захлестнули меня и я заплакала.

– Бог привел сюда нас обеих, – сказала она и, утирая мои слезы, улыбнулась.

Ее звали мать Жеральдина. В свое время я узнала, что полное ее имя – мать Жеральдина-Франсуаза, но в тот день я звала ее так, как называли ее остальные монахини. Она помогла мне забраться в просторную повозку с матерчатой крышей, защищавшей от палящего солнца. Мне хорошо запомнилась та поездка: хриплые крики ослов, грохот и тряска телеги, от которых у меня еще больше болели голова и спина, ушибленные при падении. Помню доброту женщин, предложивших мне хлеб и питье, державших мою голову на своих мягких коленях. Почти все время они шептали молитвы:

– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с тобою, благословенна Ты в женах…

Мы ехали до наступления сумерек, потом остановились и разбили лагерь. Ночь наступила быстро. Я спала в телеге – неспокойно, то и дело просыпаясь, и помню, что мать Жеральдина почти всю ночь не отходила от меня. Монахини развели большой костер, и его колышущийся огонь окрашивал бледное лицо и белое облачение моей благодетельницы в зловещий оранжевый цвет.

На следующее утро монахини молча отправились в путь. Смутно помню, что мы приехали в просторное каменное здание, в котором пахло смертью и где меня уложили в постель, и я тут же погрузилась в глубокий сон.

Наконец я пришла в себя и полностью очнулась от сна. Надо мной стояла сестра в белом апостольнике под черным покрывалом. Нос и рот ее были закрыты повязкой. Заметив, что я проснулась, она улыбнулась одними глазами и хлопнула в ладоши, воскликнув приглушенно, сквозь ткань:

– Слава Богу и святому Франциску! Как ты себя чувствуешь, сестра?

– Лучше, – прохрипела я и из-за странной повязки, закрывавшей ее лицо, подумала, что сон еще продолжается.

Но тут же обратила внимание на специфический неприятный запах, смутно напоминавший тот, что я чувствовала в спальне жены ювелира. Запах был стойким и совершенно реальным.

Не успела я ничего спросить, как сиделка быстро вышла из комнаты, но вскоре вернулась, с энтузиазмом предложив мне чашку супа.

Она была молодой, очень милой и удивительно разговорчивой для женщины, принявшей постриг. Медленно поедая свой суп, я узнала от нее много подробностей: мы находимся в женском монастыре в Каркассоне, ее зовут сестра Мария-Мадлен, да, в соседней комнате несколько монахинь умерли, но их тела уже унесли, и несколько сестер отмывают сейчас эту комнату, так что запах скоро уйдет.

Я так долго спала и не просыпалась, сколько они меня ни будили, что они боялись, что я умру – от того удара по голове, что мне нанес один из грабителей. Мать Жеральдина, самая благочестивая и сострадательная из всех женщин, провела всю последнюю ночь в молитвах у моей постели.