Огненные палаты - [161]

То обстоятельство, что жизнь его тетке спасла протестантская Библия, немало забавляло Эмерика. Он не мог удержаться от того, чтобы время от времени не подколоть ее этим, и Мину, видя, какое удовольствие доставляют мадам Буссе эти ласковые подтрунивания, не бранила его. Тетушка же со своей стороны была твердо убеждена, что это старшая сестра Флоранс, которая присматривала за ней с небес, спасла ее.

– Вам точно удобно? – в очередной раз спросил ее Эмерик. – Может, попросить Алис принести вам веер или…

– Какой же ты шумный, племянник, – ласково сказала мадам Буссе. – Просто ужасно шумный.

Священник вопросительно взглянул на Мину, и та кивнула. Он начертил в воздухе крестное знамение и отступил от могилы, чтобы двое деревенских мужчин могли начать засыпать ее землей.

– Ты точно хочешь сделать это прямо сейчас? – спросил Пит, когда они двинулись обратно к воротам замка.

Она улыбнулась ему в ответ:

– Да, mon coeur. Ты соберешь всех в верхнем дворе?

Пит кивнул и отправился выполнять ее распоряжения.

Время уже начало исцелять раны, оставленные в их душах событиями того кошмарного дня.

Пока деревенские женщины и ребятишки с Ашилем Лизье во главе боролись с огнем и к закату наконец потушили его, Беранже с товарищами занял караульную будку. Едва солдаты услышали весть о том, что хозяйка мертва, а монсеньор Валентин бежал, большинство из них сложило оружие. Тех же, кто продолжил сопротивляться, быстро обезвредили и либо отправили в тюрьму, либо дали беспрепятственно уйти.

В последующие несколько суток Мину почти не смыкала глаз. Едва ей стоило задремать, как девушку начинали одолевать сны, полные крови и кошмаров. Ей снился то Эмерик, избитый и истекающий кровью, то Пит в кольце подступающего все ближе и ближе огня, то Алис со следами удавки на шее, то Сальвадора, распростертая на земле в луже собственной крови. И Бланш с распоротым животом, с улыбкой наблюдающая за тем, как из нее по капле утекает жизнь – ее собственная и ее нерожденного младенца.

Чтобы заставить тьму отступить, Мину говорила с Питом. Изливала все, что было у нее на душе. Все, что она услышала от отца, и от тетки, и от Бланш тоже. Все, что узнала на собственном опыте. Говорила, чтобы не дать темным воспоминаниям захлестнуть ее.

Со временем должно было стать легче. Так сказал ей отец.

На закате последнего вечера Мину поднялась на крышу цитадели, откуда открывался вид на восхитительный пейзаж. Она смотрела на краски лета: зелень лугов с вкраплениями розового и желтого, серебро реки Бло, несущей свои воды через долину, медь заката над холмами, – и думала о своих матери и отце. И о женщине с разными глазами, которая умерла, давая ей жизнь.

Она думала о том, что истинная любовь тиха. Что это не пыл и страсть из старых сказок, которые ярко горят и быстро выгорают, а способность понимать друг друга без слов и на долгие годы оставаться друг другу товарищами. Она думала о мужчине, которому предстояло стать ее мужем.

Мину еще долго стояла так, глядя, как солнце опускается за край земли на западе. Потом на востоке над обугленными останками леса взошла серебристая луна. И тогда ее мысли вернулись к Питу и к тому, что они вдвоем могут построить здесь, в Пивере.

Мину дождалась, пока все не собрались во дворе замка, потом поднялась на крыльцо цитадели, чтобы обратиться к толпе.

На нее смотрело море лиц. Ее родные знали, что она собирается сказать, но замковая челядь и жители деревни смотрели на нее с настороженностью, а некоторые даже с опаской. Среди них была и небольшая группка молодых мужчин, которые служили семейству де Брюйеров и которых убедили вернуться, пообещав, что они не понесут наказания за то, что покинули свои посты.

Алис широко улыбалась. Мадам Нубель с Беранже стояли рядышком, так близко, что у Мину возникли кое-какие вопросы. Ее тетка, хотя и сидела с закрытыми глазами и выглядела явно утомленной, при всем при том не упустила случая отчитать Эмерика за то, что тот горбится. К радости Мину, ее отец с Питом стояли бок о бок. Они уже успели обнаружить, что у них много общего, и отец от чистого сердца благословил их брак. Сейчас Бернар стоял с гордым видом, а Пит явно нервничал.

Мину вытащила из кармана завещание, хотя в этом не было никакой необходимости. Ашиль Лизье уже успел раззвонить о его условиях в деревне всем и каждому. И тем не менее мысль о том, что его держали в руках Маргарита и Флоранс, до странности грела Мину душу. Для нее оно стало чем-то вроде талисмана.

– Друзья, – начала она, – мы сегодня не станем говорить об ужасных событиях, которые разыгрались здесь. Они оставили свой след в душе каждого из нас. Все мы были их свидетелями. То, что мы пережили, – страх и утрату, гнев и сочувствие – все эти чувства останутся с нами на долгое время. Мы горюем, но мы исцелимся. Мы все преодолеем.

Мину сделала паузу. Слова, которые она не раз повторяла про себя, застряли у нее в горле. Кто она такая, чтобы произносить вслух подобные вещи? Кто она такая, чтобы хотеть подобных вещей?

Потом она поймала взгляд Пита и увидела, что он улыбается. Она медленно подняла руку и приложила ее к сердцу. У нее было такое чувство, что призраки всех, кого они потеряли, стоят у нее за плечом, и в это мгновение они были для нее так же реальны, как и все эти лица, устремленные на нее.