Огненные иероглифы - [20]

Приморская саванна сжата с севера грядой холмов, и там через Вольту переброшен мост, выше которого ныне стоит крупнейшая в Западной Африке гидроэлектростанция. Но чтобы пересечь реку по мосту, нужно было бы сделать крюк в добрую сотню километров и потерять несколько часов. Поэтому я решил воспользоваться паромом, надеясь выиграть время.

Длинный хвост грузовиков и легковых автомобилей у реки убедительно свидетельствовал о моем просчете. Нечего было даже надеяться попасть на другой берег Вольты скорее, чем за три-четыре часа.

Пассажиры с многочисленных «мамми-лорри», т. е. грузовиков «лорри», перевозящих торговок «мамми», рассыпались вокруг. Некоторые спали прямо у автомашин, другие, примостившись на обочине, ели. У самого берега шла перебранка, какой-то особенно юркий малый на «фольксвагене» сумел проскочить без очереди и пристроиться впереди. Его увещевали, яростно размахивая руками, несколько шоферов, но он невозмутимо сидел в машине, словно не слыша раздающихся протестов.

В поисках тени я забрел в придорожный бар и попросил у бывшей за стойкой женщины бутылку пива. Взяв стакан, я сел за столик у окна, чтобы быть на сквозняке. и огляделся.

На меня глядела галерея портретов, нарисованных прямо на стене. Здесь был Кваме Нкрума, а рядом с ним — нигерийские лидеры Аволово и Азикиве. Других распознать я не сумел. Когда хозяйка подошла к моему столику с бутылкой, я спросил у нее, кто творец всех этих картин.

— Проходил тут один парень и попросился переночевать. Я позволила. Вместо платы он и нарисовал это, — махнула хозяйка рукой на стены.

Уже не первый раз попадались мне подобные рисунки на стенах баров, на заборах вокруг танцплощадок, у кинотеатров, посещаемых африканцами. Их художественное достоинство было весьма неравноценным, но среди десятков тусклых, бесцветных сцен или портретов попадались и очень выразительные. Как правило, они выполнялись черной, зеленой краской и суриком, реже применялась синяя краска. В большинстве случаев художник запечатлевал танцующие пары, мужчин и женщин за столиками ресторанов, реже сценки из кинокартин. Очень часто стены бара украшала торжественная физиономия его владельца. Но иногда фантазия уличного живописца разыгрывалась. В городе Секонди-Такоради есть небольшой матросский ресторанчик «Монте-Карло», где все стены расписаны любовными сюжетами самого смелого содержания.

Обычно творцами этой настенной «живописи» бывают маляры, специализирующиеся на вывесках. Их палитра очень скудна: она ограничивается двумя-тремя красками, находящимися в повседневном распоряжении маляра. Нет у этих уличных художников и какой-либо подготовки, кроме чисто ремесленнической, малярской. Их вкус воспитывается журнальными обложками, газетными рисунками, плакатами, и никто из них, вероятно, в жизни не видел произведения настоящей живописи. Их даже самоучками трудно назвать, потому что никакой, хотя бы самостоятельной учебы они за спиной не имеют. Просто, привычные работать с краской и с кистью, они смело, с большой непосредственностью и добрым желанием берутся выполнять пожелания своих заказчиков.

Но если я сейчас вспоминаю об этих мастерах, то не только из-за того, что их работа — забавная особенность ганского бара. Меня всегда восхищали во всем этом две черты. Во-первых, само стремление ганцев как-то скрасить свою жизнь. Не имея представления о живописи, они все-таки тянулись хотя бы к ее суррогату, лишь бы не было пустых, мертвых стен в их домах, лишь бы они радовали глаз хотя бы самыми непритязательными рисунками.

Вторая черта — это отклик маляров на этот общественный «заказ». Несмотря на свою неумелость, иные из них создавали довольно выразительные вещи. Я никогда не забуду, как рядом с кумасийским рынком на заборе одного из баров увидел портрет его хозяина. С забора на прохожих смотрел жирный, злобный старикашка в роскошном кенте. Профессиональная улыбка официанта на этом лице не могла скрыть его скаредности, хитрости, беспощадности. Талант, лежавший у десятков ремесленников втуне, неожиданно нашел себе применение. А это всегда радостно.

Гудок автомобиля прервал ход моих мыслей. Я выглянул в окно. Хвост на берегу заметно сократился, надо было возвращаться в машину.

Сама переправа заняла немного времени. Выехав с парома на противоположный берег, я нажал на газ; следовало торопиться, если я хотел попасть в Лагос еще сегодня. Меньше чем через час впереди показались дома пограничного селения Афлао, а вот наконец и застава.

Несколько полицейских в черной форме важно расхаживали среди пассажиров трех «мамми-лорри», только что пересекших границу. По их требованию развязывались узлы с тряпьем, раскрывались чемоданы. Какая-то полная женщина в пестром платье долго и шумно спорила с одним из полицейских, а потом протянула ему что-то зажатое в кулаке. Полицейский отошел, а через несколько минут наклонился над кусками ткани, которые вез бродячий торговец. И там начал разгораться спор.

Я прошел прямо на заставу. Очень вежливый, очень любезный сержант записал номер моей машины, бросил беглый взгляд на паспорт и стукнул печатью по ганской выездной визе.