Огненные иероглифы - [18]

Чем больше блуждал я по улицам Канкана, тем больше убеждался, что он и город, и деревня одновременно. Его центр и несколько прилегающих улиц застроены невысокими домами, где расположились магазины и лавки, учреждения и различные конторы. Были здесь и особняки, в которых, видимо, жили чиновники, торговцы побогаче. А рядом, за этими европейского типа домами, находились типичные деревенские хижины — круглые, под коническими крышами. Люди там Жили как в родных деревнях, по утрам отправляясь на поля, за хворостом в окрестную саванну либо на зеленеющие неподалеку огороды. В пыли вокруг хижин бродили тощие куры, за плетеными изгородями росли тыквы. Меня сразу же окружили стайки ребятишек. К счастью, у меня еще оставалось несколько значков; они вызвали бурный восторг у их новых владельцев, а толпа вокруг меня сразу же выросла.

Вечером в гостиницу пришел Мамаду. Я не узнал его, увидев одетым в белое бубу с пестрой вязаной шапочкой на голове. Он улыбался, парижские моды здесь неуместны.

— Сегодня у нас собираются наши родственники и друзья, — сказал Мамаду. — Мой отец приглашает тебя. Если ты свободен, поедем.

Конечно, я согласился.

Семья Мамаду занимала двухэтажный дом на узкой и пыльной улице. Когда мы приехали, холл на первом этаже уже шумел голосами гостей. Хозяин, седой старик — в красной марокканской феске, сидел в углу в окружении почетных гостей — таких же стариков, как и он. Увидев меня, он привстал и протянул мне руку, которую я пожал в знак уважения двумя руками. Старики вокруг закивали головами, забормотали арабские приветствия.

В противоположном углу сгрудились сверстники Мамаду, его давние друзья и приятели. Он подвел меня к ним. Это были умные, живые ребята, чуть смущенные соседством своих отцов и дедов. Все они неплохо знали французский язык, и вскоре мы разговорились. Я расспрашивал своих новых знакомых о деятельности молодежной организации страны — Молодежи Демократической африканской революции, о городской жизни.

По их словам, организация играла весьма заметную роль в делах молодежи. Один из моих собеседников вспоминал, как с ее участием городские власти вылавливали контрабандистов и спекулянтов, а другой рассказывал, как городская молодежь была вовлечена в очистку городских улиц от мусора. Молодежными активистами была создана театральная труппа, ставившая написанные здесь же в городе пьесы и на бытовые, и на исторические сюжеты. Существовала и очень популярная в городе танцевальная группа. И театр, и танцевальный ансамбль возглавлялись молодыми учителями.

Но тут нас прервали. Мамаду. бывший героем вечера, подошел к нам и предложил подняться наверх, где все было готово для праздничного ужина.

Нас проводили в большую, целиком застланную коврами комнату. Мамаду оставил мне место на ковре рядом с собой, неподалеку от отца. Всего в комнате собралось человек двадцать, исключительно мужчины. Ближе к главе дома сели мужчины постарше, тогда как в противоположном конце сгрудилась молодежь.

Сначала слуги внесли три больших чеканных блюда птичьих потрохов. Одно, самое крупное, блюдо было поставлено перед хозяином, а остальные два — на ковры перед гостями. Завернув рукава, хозяин выгреб из груды потрохов, видимо, самый сладкий кусок и протянул соседу, положив кусок тому в открытый рот. Это был сигнал к началу общей трапезы. Четыре десятка рук протянулись к блюдам, хватая ломти истекающего жиром мяса. Несколько минут в комнате царило молчание.

Меня не забывали. Время от времени к моему рту протягивались черные руки с кусками мяса. Это были свидетельства симпатии и дружбы, которые было бы оскорблением отвергать. Но вот блюда опустели, их подобрали возникшие из темноты слуги, и наступила короткая пауза.

Бедному Мамаду она досталась тяжело. Со всех сторон на него посыпались шутливые вопросы о Париже, о француженках, о его жизни в этом городе, который в глазах африканцев имеет репутацию центра скорее ветреного легкомыслия, чем учености. Мамаду едва успевал отбиваться от дружного, веселого натиска гостей. На его счастье, слуги появились вновь с блюдами, на которых возвышались сияющие пирамиды кус-куса.

Кус-кус — это североафриканское изобретение, родственное азиатскому плову. Только вместо риса его делают в Западной Африке из зерен молодого сорго с большим количеством бараньего жира, разнообразнейших овощей и пряностей. В каждой семье есть свой рецепт этого блюда, и практически невозможно попробовать дважды одинаковый кус-кус. Его скатывают руками в небольшие шарики и едят, запивая холодной водой.

Все гости наперебой расхваливали поданный кус-кус, восхищаясь его сочностью и нежностью. Похвалил его и я. Тогда старик хлопнул в ладоши, и в дверях появился пожилой повар. Его встретил гул голосов, и он низко поклонился всем присутствующим.

Соседи не прекращали потчевать меня, и я начинал уже с некоторым ужасом подумывать, выдержу ли до конца пиршества. Наконец, с блюд были собраны последние крошки кус-куса, и вновь наступила пауза. Однако она оказалась короче первой. Я не успел передохнуть, как слуги внесли две громадные бараньи туши, зажаренные на вертеле. Их встретил общий взрыв восторга.