Огненные цветы - [9]

Впрочем, продолжалось это недолго. Равена встряхнулась и принялась энергично тереть руки, на которых выступила гусиная кожа.

– Какая мерзость! – вслух сказала она, пытаясь отогнать непрошеные мысли. – Роджер прав: Брайен действительно настоящее животное.

А голод и болезни продолжали делать свое черное дело. К 1852 году более миллиона ирландцев – женщин, мужчин и детей – умерли, а еще три миллиона – почти половина всего населения – лишились работы.

Между тем в том же самом году из Ирландии в Англию были отправлены два миллиона тонн пшеницы.

По городам и весям Великобритании бродили в поисках хоть какого-нибудь заработка оборванцы, рабочие-мигранты из Ирландии, оставившие дома голодающие семьи.

Как раз в это время достиг своего пика и исход ирландцев в Америку. Ирландский фонд взаимопомощи открыл свои отделения в Бостоне, Филадельфии, Нью-Йорке, Балтиморе, Сент-Луисе и Дюбьюке. Иные помещики считали, что заплатить своим батракам семнадцать с половиной долларов на дорогу дешевле, чем кормить их.

Как-то за завтраком, читая отчет о путешествии на одном из набитых до отказа судов, герцог даже оттолкнул тарелку.

– Кошмар! Настоящий кошмар! Недаром «Нейшн» называет эти корабли гробами, – обратился он к герцогине. – Там и фута свободного пространства не найдется. Людей, как скот, сбивают в кучу, и они тонут в собственной блевотине и экскрементах. Пять недель на голодном пайке. А вода становится такой грязной, что приходится дезинфицировать ее с помощью пороха.

– Мне страшно, Эдвард, – сказала герцогиня. – Ведь до бесконечности это продолжаться не может – в конце концов что-нибудь наверняка да произойдет.

– Да, это то же самое, что сидеть на бочке с порохом, вот что я тебе скажу. В один прекрасный день фитиль догорит и всех нас, все Британские острова, разнесет в щепки. А затем и всю империю.

Равена, приехавшая домой на каникулы из Англии, где училась в Кенсинггтонской женской школе – два «г», в отличие от другой, Кенсингтонской с одним «г» и не такой престижной, молча ела, не поднимая головы от тарелки.

Роджер поведал ей, какие ужасные вещи произошли в Ирландии, пока ее не было.

– В прошлом году здесь было совершено тридцать восемь тысяч преступлений – убийства, покушения на убийства, ограбления. Это все работа гнусных типов, сбившихся в банды. Они называют себя по-разному. Беляки. Ленточники. Чесальщики. Левеллеры. И еще Молли Мэгваэры[4] – эти хуже всех.

– Да разве приходится ирландцам ожидать от англичан хоть какой-нибудь справедливости? – с горечью перебил его Брайен. – Им остается рассчитывать только на себя. Возьми всех этих барышников, или агентов по найму, или спекулянтов всяких – да их бы в любой другой стране давно повесили. Но только не в Ирландии.

Брайен с Роджером теперь тоже учились в Англии, в Сэндхерсте – военной академии, готовившей офицеров для службы дома и за границей. Роджер, как и раньше, был в числе лучших учеников своего класса. Брайен, тоже как и раньше, постоянно отставал.

Трио – Роджер, Брайен и Равена – к этому времени распалось. С годами Брайен все больше отдалялся и от брата, и от Равены, которой только что исполнилось пятнадцать. Она превратилась из девочки в девушку – больше не росла, полностью развилась физически. Высокая, стройная, женственная, острые девичьи груди, округлые ягодицы, длинные ноги.

Обе семьи, Уайлдинги и О’Нилы, к взаимному удовлетворению, решили, что Роджер и Равена составляют «хорошую пару».

Но у самой Равены на этот счет имелись сомнения. Разве она любит Роджера? И вообще – что такое любовь? Удар молнии? Судя по тому, что она читала в стерильных викторианских романах, в изобилии имевшихся в домашней библиотеке Уайлдингов, любовь – это просто невинные поцелуи да робкие прикосновения. И ничего похожего на то, о чем еще пять лет назад ей говорила мать, – интимные и страшноватые в своей загадочности физические отношения. Разговор этот состоялся в тот день, когда Брайен спросил ее на ухо, как она по части занятий любовью.

Да, но разве может девушка ответить на подобный вопрос? Есть только один способ. Но даже при мысли о том, чтобы заняться «этим», Равене делалось страшно. И вместе с тем одолевало любопытство; она нетерпеливо, хоть и с некоторым содроганием, ждала того момента, когда «это» случится.

Случилось через год.

Как-то в августе Равена сговорилась с Роджером покататься верхом. В то утро она принимала ванну и душилась с особым тщанием, неторопливо и сосредоточенно. Было у нее какое-то смутное ощущение, что сегодня произойдет нечто необычное.

Равена облачилась в недавно подаренный ей костюм для верховой езды. Плотно облегающий жакет с высоким лифом и небольшими басками, как у форейтора. Верхняя юбка, расшитая по подолу яркими цветами, была присборена спереди и позволяла видеть нижнюю, более короткую юбку и жокейские сапожки.

Равена минут десять вертелась перед зеркалом, прежде чем надеть шляпу с высокой тульей.

– Никак не могу как следует приладить ее, – пожаловалась она Розе, ставшей к тому времени ее личной камеристкой.

– Да что вы, мисс Равена, вид у вас прямо сногсшибательный. Может, только слегка надвинуть ее на лоб, чтобы волосы сзади было лучше видно.