Огненное порубежье - [11]

Обратясь к притихшей Досаде, Юрий сказал:

— Ты затаись, а я скоро вернусь.

Свистом подозвал послушного коня, вскочил в седло.

В полумраке Давыдка не сразу признал Юрия, подняв руку с плетью, властно остановил его.

Но синее корзно приблизившегося князя тотчас ввергло дружинника в изумление:

— Никак, Юрий Андреевич?!

И в голосе его зазвенели приветливые нотки.

— Да что же ты, князь, не на пиру? — удивился он. — Слух когда еще прошел, будто возвращаещься ты из Городца, а я куда ни погляжу, нигде нет тебя… Бают, зело порубил ты булгар, взял большую добычу?

Юрий засмеялся:

— Молва впереди нас бежит…

— И то верно, — согласился Давыдка, вдруг загадочно усмехнувшись. Не понравилась Юрию усмешка дружинника. «Неужто знает про Досаду?» — подумал он.

Но глаза Давыдки уже вновь были серьезны.

— Ездил я в Киев…

— Аль Святослав преставился? — насторожился Юрий.

Давыдка понял его. Он и в полумраке приметил бледность, окатившую лицо молодого князя. Кому не лестно сесть на киевский старший стол? Умрет Святослав, Всеволод займет Киев, а во Владимир идти некому, кроме Юрия.

— Святослав, слава богу, в добром здравии, — не торопясь, давая князю время одуматься, проговорил Давыдка. — Сосватали мы Святославова сына за нашу Пребрану…

— Уж не Владимира ли? — упавшим голосом спросил Юрий.

— Угадал, князь. Кого же еще? — сказал Давыдка. — Среднего-то сына еще когда женили на дочери Казимира польского.

— Знаю.

— Погуляем на свадьбе!

— Да уж погуляем, — внезапно пересохшим ртом произнес Юрий, с неприязнью думая о своем дядьке. Хитер. Не прост. Знать, дальние у него задумки. Вона как разом всех связал одной веревочкой. Глебовы сыновья, сидящие в Рязани, тоже как стрелы в его туле.

Давыдка улыбнулся: по глазам видно, слышно по голосу — не по душе новости молодому князю.

— Ты уж прости, князь, поспешаю я, — сказал Давыдка. — Недосуг. А в другой раз встретимся — наговоримся вдосталь.

Юрий молча своротил на обочину своего коня, Давыдка выпрямился в седле, поднял руку, и все двинулись вперед — сперва медленно, а, отъехав, снова перешли на рысь.

Глубоко задумавшись, Юрий долго глядел им вслед.

5

времени Ярополк, половецкие орды буйствовали на юге, и бояре, вздохнув облегченно, возводили новые терема — один другого краше. Все чаще стали появляться во Владимире заморские купцы; такого шумного и богатого торговища не знал город со времен Андрея Боголюбского.

Опустив поводья, Всеволод ехал молча. На поклоны отвечал с улыбкой, глядел по сторонам светлым взглядом. Доволен был князь, радостен. Еще бы ему не радоваться: как задумал, так все и сбылось. Справили Пребране свадьбу, каких свет не видал. На свадьбе Святослава не было: занемог или притворился, что занемог, а вместо него прибыл Кочкарь. Давыдка снова петушился перед Святославовым милостником — кто кого перепьет, но Всеволод шепнул ему на ухо, чтобы поостерегся: неспроста, знать, Кочкарь одну чару льет в себя, а другую под стол. Попритих Давыдка, князя гневить не посмел, хоть про себя и знал: пусть даже и так, но разве Кочкарю одолеть его? Жила тонка. Пьет через чару, а, того гляди, ткнется носом в столешницу.

Но, бахвалясь про себя, скоро и он приметил: уж больно трезвый у Кочкаря взгляд. Телом обмяк, а в зрачках умишко светится, так и стрижет глазами захмелевших бояр.

Ладно. Все было. Целую неделю шумели. А потом отправились в Чернигов, куда только и смог добраться Святослав. Обрадовался старый князь, увидев во главе обоза самого Всеволода рядом с сыном его Владимиром. Высокую честь оказал. Не забыл, как жил на Святославовых хлебах, пока не преставился старший братец его Андрей. Ежели бы не Кучковичи, век бы сиротствовать и ему, и Михалке без удела: нынче — здесь, завтра — там. А побили Андрея до смерти — воспрянули. Вона как высоко взлетели — так высоко, что и про гнездо, из которого выпорхнули, думать забыли.

Жестоко наказал Михалка Андреевых убийц, а ему бы им свечки в церкви ставить. Нельзя. Даже думать про то нельзя. Грешно. Ой как грешно! Да только что таить: все мы в грехе да покаянии. Правда — она и в княжеский терем дорогу отыщет. Вот и еще у одного птенца окрепли крылья: чуть прозеваешь — забьет насмерть.

Но прятать думы свои давно научился Святослав. И, подъехав к Всеволоду, трижды, истово, облобызал его.

И еще одно удивило во Всеволоде старого князя: на пиру держался он степенно, не буйствовал. Оставив веселящихся гостей, удалился со Святославом в дальние покои.

— Ни мне твоей, ни тебе моей земли не нужно, — говорил он, похлопывая ладонью по подлокотнику кресла, — а Новгород живет сам по себе. Сидел в нем Мстислав, правил противу всех, плел усобицу. Нынче же Новгород и вовсе без твердой руки…

— К чему речи твои, князь? — встревожился Святослав.

— А вот к чему, — помедлив, выговорил Всеволод. — Не приспела ли пора и сыну твоему Владимиру жить по собственной воле?..

Обрадовался старый князь, но вместе с тем и подумал: «Как по книге, мысли мои читает Всеволод». Не спеша с ответом, медленно поглаживал бороду, легонько, по-старчески, покашливал.

Всеволод не торопил его, знал: недоговоренное поймет и сам. Верил: не сидеть Юрию в Новгороде, не поступится Святослав своей выгодой, а о выгоде Всеволодовой гадать еще не приспело. Но и тешить себя преждевременной радостью не смел.