Огнем и водой - [19]

Марков вспомнил одну из их с Невским бесед, касавшуюся перемещений во времени. Кирилла интересовало, насколько их вмешательство способно изменить ход истории. Невский тогда пожал плечами:

– Я знаю не больше тебя, Кирилл! Могу лишь рассказать то, что слышал еще до того, как… как я ушел, – лицо его стало жестким, на миг перед глазами мелькнули невские волны. – Есть две теории. Согласно первой, очень любимой романтиками, – самое ничтожное вмешательство означает глобальные изменения в историческом процессе. Согласно второй, подобное незначительное возмущение будет без остатка поглощено общим течением времени. Это все равно, что бросать камешки в Неву, – река все равно не повернет вспять. Какая из этих теорий справедлива, я еще не знаю, но думаю, что серьезные изменения более чем возможны – нужно только знать, где и как нанести удар. И я очень боюсь, что это произойдет!

– Ты знаешь, как это предотвратить? Твои поиски, они связаны с этим?

Невский помолчал, на губах его была упрямая улыбка.

– Только прошу, – попросил Кирилл, – не нужно делать такое лицо, словно ты Иисус, а я искушающий тебя нечистый! Я хочу помочь!

– Я знаю, – сказал серьезно Невский. – Кстати, поосторожнее здесь с именем Спасителя. Эти чертовы британцы хоть и редко ведут себя по-христиански, но очень придирчивы к словам! А помочь мне, Кирилл, трудно, почти невозможно, поскольку я и сам не могу сказать пока, что ищу. Но все равно спасибо!

«Чертовы британцы» было произнесено почти с нежностью. За время, проведенное в этой нечистоплотной как в прямом, так и переносном смысле эпохе, Невский успел привыкнуть к ее людям, при этом умудряясь оставаться человеком другого века. Он был выше их и ростом, и эрудицией, но от этого не становился надменнее. И к нему тянулись.

А теперь Марков оказался один среди «чертовых британцев», правда, из другой, более цивилизованной эпохи. «Было бы неплохо определиться со временем, – подумал Кирилл, хотя он уже догадывался, куда его занесло. – Что я здесь делаю?» Не время знакомиться с историей, пусть это даже связано с тем, чем он занимается в своем мире. Впрочем, какой из миров – «его», Марков и сам теперь затруднялся ответить.

На улице какой-то бродяга толкнул его в плечо и, не оборачиваясь, пошел дальше. Марков ощупал кошелек, надежно спрятанный в поясе. Нож, который, подобно многим британцам той эпохи, он нес прикрепленным к спине, Кирилл перевесил поближе к поясу – так ему было сподручнее. Пока что Лондон казался относительно спокойным местом, но лица черни внушали самые мрачные опасения. Удивительно, что Джек-потрошитель не хозяйничал в этих переулках уже в семнадцатом веке. Атмосфера просто располагала к разбою.

Внезапно он вспомнил, кто он такой. Роберт Додж, торговец из славного Эдинбурга, столицы Шотландии, города всемилостивого короля Якова, который ныне занимает престол всей Британии.

Роберт Додж был женат и имел троих ребятишек, коих воспитывал в страхе Божьем. Страх Божий был теперь актуален в стране, получившей в правители человека, который искренне верил в ведьм и колдунов. Первым делом король Яков приказал сжечь книгу Реджинальда Скотта, в которой тот уверял, что ведьмы и колдуны, по большей части, невинные жертвы собственного слабоумия или злой молвы. Сэру Реджинальду повезло, он скончался за четыре года до вступления на престол Якова Первого, а не то и его участь была бы под большим вопросом. Его книга была и в доме у Роберта Доджа, и он лично бросил ее в огонь камина, чтобы чего не вышло.

А в Лондон прибыл, как считал, удачно – прямиком к казни фаворита покойной королевы, сэра Уолтера Рели, – и был уверен: теперь будет что рассказать дома. Сэра Рели должны были сначала повесить, затем живым вынуть из петли, вырвать внутренности и сжечь, а уже потом четвертовать. К сожалению, в последний момент это увлекательное зрелище было отменено и не по причине плохой погоды. Настроение у короля было куда переменчивее лондонского климата, и сэр Рели остался коротать дни в Тауэре.

Ну а Роберту Доджу пора возвращаться домой. «Нужно не забыть купить гостинцы для семьи», – подумал машинально Кирилл, который вынужден был сейчас существовать в двух ипостасях – собственной и недалекого шотландского торговца. Он постарался заглушить воспоминания Роберта Доджа и направился туда, куда ноги сами несли – в трактир недалеко от «Глобуса».

На память пришла долгая и интересная дискуссия с Джейн. Вообще, дискуссии с Джейн всегда были такими – долгими и интересными. Для Маркова было большой новостью, что авторство пьес Шекспира на Западе подвергается сомнению вот уже много лет, и горы бумаги исписаны по этому поводу. Джейн обнаружила неплохое знание вопроса, которому, похоже, ее преподаватели уделяли больше внимания, чем вопрос заслуживал. Она привела несколько доводов противоборствующих сторон – тех, кто выступал в защиту Уильяма Шекспира из Стратфорда, и их противников, кто пытался доказать, что все его вещи на самом деле написаны не то королевой Елизаветой, не то Кристофером Марло, который не был на самом деле убит, как принято считать, в случайной ссоре, а скрылся в Европе и продолжал творить под псевдонимом. А вообще претендентов было море!