Огнем и мечом - [7]

— Господа, берегитесь! — закричал он. — Дорогу рогоносцу, а то забодает!

С этими словами он размахнулся и швырнул Чаплинского. Двери распахнулись, и подстароста оказался на улице.

Пан Скшетуский спокойно уселся на свое место около Зацвилиховского.

В комнате с минуту царило молчание. Сила, которую так явно показал Скшетуский, внушала к нему невольное почтение. Наконец, точно по какому-то сигналу, раздался взрыв общего хохота.

— Виват Вишневецкие! — кричали одни.

— Лежит в обмороке… весь в крови! — заявляли другие интересовавшиеся дальнейшею участью Чаплинского и выглядывавшие в дверь. — Слуги его поднимают!

Только небольшая кучка сторонников подстаросты молчала и, не имея смелости вступиться за него, хмуро поглядывала на наместника.

— Позвольте мне… — подошел к Скшетускому шляхтич с бельмом на одном глазу и со шрамом величиною в талер на лбу. — Позвольте мне засвидетельствовать вам мое почтение. Ян Заглоба герба Вчеле, что каждому очень понятно, хотя бы по той дыре, которую мне пробила во лбу разбойничья пуля, когда я отмаливал в Святой Земле грехи своей юности.

— Имейте совесть! — сказал Зацвилиховский. — Вы когда-то сами говорили, что эта рана нанесена вам в Радоме пивной кружкой.

— Разбойничья пуля, умереть мне на месте! В Радоме было совсем другое.

— И в Святую Землю вы, может быть, собирались только, но что не были там, это верно.

— Не был, потому что уже в Галате удостоился мученического венца. Если я лгу, назовите меня собакой, не шляхтичем.

— И все-таки вы врете!

— Уши себе позволю отрезать… Руку вашу, пан наместник!

Следом за паном Заглобою к Скшетускому потянулись и другие знакомиться и уверять в своем уважении; все были рады, что с Чаплинским стряслась такая конфузил. Странная и до сих пор необъяснимая вещь: вся шляхта в окрестностях Чигирина, мелкие землевладельцы, арендаторы, даже люди, состоящие на службе у Конещюльских, в распрях Чаплинского с Хмельницким брали сторону последнего. Хмельницкий пользовался репутацией славного воина; заслуги его были несомненны. Всем было известно, что сам король сносился с ним и высоко ценил его мнение, а на все передряги смотрел просто как на ссору шляхтича с шляхтичем, что было делом весьма обычным, особенно в русских провинциях. И все становились на сторону того, кто сумел приобрести более популярности… Не знали они, что из этого выйдут такие страшные последствия. Лишь много времени спустя вспыхнула ненависть к Хмельницкому, но этою ненавистью горели одинаково сердца шляхты и духовенства обеих религий.

И пока около пана Скшетуского теснилась толпа шляхтичей с квартами меда и восклицаньями: "Пейте, пан наместник!".

— И со мной выпейте! — Да здравствуют Вишневецкие! Такой молодой, и уже поручик у князя! — Виват, князь Еремия, гетман над гетманами! — С князем Еремией пойдем на край света! — На турок и татар! — В Стамбул! — Да здравствует благополучно царствующий Владислав IV!

Громче всех кричал пан Заглоба, который, казалось, один готов был перепить и перекричать целый полк.

— Господа! — орал он так, что стекла в окнах дрожали. — Я вызвал уже на поединок самого султана за насилие, которому я подвергся в Галате.

— Не говорите таких глупостей; просто совестно вас слушать!

— Как, господа? Quator articull judicii castrensis: sturpum, incendinium et vis armata alienis aedibus illata [7], а разве это не было vis armata [8]?

— Вы кричите, точно тетерев на току!

— Готов хоть в трибунал идти!

— Да перестаньте…

— И удовлетворение получу, и добьюсь, чтобы его лишили чести, а потом уже война… Здоровье ваше!

Все смеялись, смеялся и пан Скшетуский (у него в голове слегка зашумело), а шляхтич продолжал ораторствовать, действительно, словно тетерев, наслаждающийся звуками своего голоса. К счастью, красноречие его было прервано приходом какого-то другого шляхтича, который, приблизившись к нему, дернул его за рукав и проговорил певучим литовским акцентом:

— Познакомьте и меня, пан Заглоба, и меня познакомьте с паном наместником Скшетуским!

— С удовольствием, с удовольствием. Пан наместник, это пан Повсинога.

— Подбипента, — поправил шляхтич.

— Все равно! Герба Зервиплюдры…

— Зервикаптур, — поправил шляхтич.

— Все равно. Из Песьих Кишок.

— Из Мышиных Кишок, — поправил шляхтич.

— Все равно. Nesclo [9], что бы я предпочел, мышиные или песьи кишки. Верно только то, что ни в тех, ни в других жить бы не захотел… там и жить скверно и выходить оттуда неприлично шляхтичу. Итак, пан наместник, вот уже целую неделю я пью за счет этого шляхтича, у которого меч за поясом так же тяжел, как кошелек, а кошелек так же тяжел, как его остроты.

Все присутствующие расхохотались, только литвин оставался совершенно спокойным. Он нисколько не обиделся, только махнул рукой, ласково улыбнулся и пробормотал:

— Э, ну вас, и слушать-то не хочется!

Пан Скшетуский с любопытством глядел на нового своего знакомца, который вполне заслуживал название чудака. Прежде всего, это был человек ростом почти под потолок, а необычайная худоба делала его еще выше. Его широкие плечи и мощная спина показывали силу необыкновенную, но сделан он был только из кожи да костей. Впрочем, одет он был очень изрядно: в серую суконную куртку с узкими рукавами и в высокие шведские штиблеты, которые начинали в Литве входить в употребление. Широкий, туго набитый лосиный пояс, не имея возможности держаться, спадал на его бедра, а к поясу был прицеплен рыцарский меч, такой длинный, что равнялся почти половине роста пана Подбипенты.