Оглянись назад, детка! - [48]

Я могла бы позвонить Даци, но у меня не было ни малейшего желания выслушивать его эгоистические тирады о превосходстве мужчины над женщиной. Я позвонила Лучио.

— Ты еще в агентстве?

— Да, но собираюсь уходить.

Мне не удалось скрыть своего разочарования.

— Жаль.

— Проблемы?

— Спокойно. Куда направляешься?

— В кино.

— Один?

На другом конце провода наступило молчание.

— Извини, что спросила тебя об этом — Я хотела повесить трубку.

— Джорджиа, ты слушаешь?

— Еще бы, черт возьми. — У меня выскочило слово, которое я никогда не говорила.

— Его зовут Джош, он из Сакраменто. Специалист по электронике.

Вот еще одно доказательство моей невнимательности. Каждый день я вижусь со Спазимо, но что я о нем знаю?

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я ответила:

— Голубой свитер с серой горизонтальной полоской на груди сидит на тебе божественно.

Должно быть, он улыбнулся.

— Да, Джорджиа, звонил Бруни, сказал, что это важно.

Открыв банку пива, я посмотрела на стоявшую у дивана обувную коробку.

От творчества моей сестры не осталось и следа: ни видео, ни сценической фотографии, ничего, только мое воспоминание о том, как она кричала, стоя перед зеркалом нашей комнаты: «Не зажигай свет!» Она была лучшей Бланш Дюбо, которую я когда-либо видела.

31 января '86.

Дорогой Альдо!

Так здорово было проговорить с тобой допоздна о романе, который ты еще не написал, но чье название ты уже знаешь. Мне пришлось спешно уехать из Болоньи, так как в Риме меня ждала проба, которую я, естественно, не прошла. Интересно, сколько eщe времени я смогу существовать в этом мире, где получаешь роль, только если ты как собака пускаешь слюни у ног своего хозяина. Театр был моей утопией, и я хотела раскрыться перед ним подобно окну. Я была готова впитывать все: звуки, слова, листы газет, использованные гигиенические шкеты, полевые цветы. Я хотела выразить все эти вещи, чтобы нравиться людям, чтобы заставить их плакать или смеяться, а не для того, чтобы получать букеты роз в артистической уборной или чтобы оказаться в постели какого-нибудь политика. Я уже все испробовала и устала играть в жизнь, потому что в привилегированные места доступ для меня закрыт. Завидую Ажорджии, у которой другой характер и другие стремления, и иногда ненавижу свою мать за все те душераздирающие французские песни, которыми она меня накачивала с детства. Мне отвратительно оттого, что я готова льстить любому, лишь бы со мной хоть немного считались. Так же, как я не выношу теплую преданность Джулио, его отеческое внимание, и я думаю, что только с А., в его ложе из крапивы, я чувствую себя ускользающей, или en passant, как сказал бы ты. Я не настолько глупа, чтобы верить, что он влюблен в меня; моя способность самообмана не идет так далеко, но с ним, по крайней мере, я могу пить и вырубиться.

Я вздрогнула от звонка радиотелефона, стоявшего на стеклянном столике, трубку от которого наполовину скрывало голенище коричневого сапога. Я лениво взяла ее. На другом конце послышалось покашливание, брюзжание.

— Сегодня я подумала о тебе, — произнесла тетя Лидия тоном человека, думающего обычно о вещах более важных, чем я.

— Что это вдруг? — Мой вопрос прозвучал немного иронична.

— Я встретила в супермаркете «Конад» одну твою университетскую подругу, Кьяру, как ее там…

— Кьяра Ванни?

— Да, именно ее. Она немного располнела, но все еще прелестна.

— Действительно?

— Да, несмотря на четыре беременности.

— Тогда нет ничего странного в том, что она немного располнела.

— Что же, в таком случае и ты тоже, хотя и не рожала.

Мне хотелось поблагодарить ее за любезность, но я не стала этого делать.

— Подруга — слишком сильно сказано. Мы встречались, чтобы позаниматься, подготовиться к экзамену, обменяться конспектами…

Кьяра Ванни в противоположность мне сумела закончить университет. Но, думаю, этот диплом юриста она так и не смогла применить. Четыре ребенка — это довольно ответственная работа.

— Если я не ошибаюсь, ты часто ночевала у нее дома?

— Она жила далеко, а папа не всегда мог приехать за мной…

Я увидела, как волосы на моей руке зашевелись, и ощутила холодную дрожь, так как уже знала, что тетя Лидия собиралась сказать.

— И в ту ночь, когда умерла твоя сестра.

Стены комнаты Кьяры Ванни были покрашены в розовый цвет, и она расставила на тумбочке в стиле Барби коллекцию ужасных плю шевых игрушек: подарки ее женихов. Я подарила ей постер Дэвида Боуи во фраке и еще один, с картиной Пауля Клее, которые она так и не повесила.

В тот вечер позвонил папа и сказал отцу Кья-ры, что у него проблема с машиной и что на следующий день он отвезет ее в авторемонтную мастерскую. Он хотел спросить, не могли бы они оставить меня на ночь.

Тетя стала о чем-то говорить, и я резко оборвала ее:

— Тетя, соберись.

Она согласно пробормотала что-то.

— Напряги память, — уточнила я.

Я услышала вздох.

— В ту ночь, когда Ада умерла, я была у Кья-ры Ванни. И вернулась на следующее утро, папа был на работе…

— Да, да, помню.

— Я думала… у папы сломалась машина..

— Ах, эта колымага всегда ломалась. В общем, Кьяра Ванни попросила меня передать тебе привет и была расстроена оттого, что ты не вышла замуж и не родила детей…