Офицер флота - [28]

К о н д р а т ь е в. А что же мне беспокоиться? Рано. Вот выйду за маяк, тогда буду беспокоиться.

К а т я. Хотите идти в море?

К о н д р а т ь е в. Хочу. Плавать - это по мне. Моя стихия. Одно меня гложет: нет у меня такого человека на берегу, который бы меня ждал, вот как вы Виктора. Чтобы выйти ночью на мостик, курнуть вот этак (показывает, как курят на мостике) и знать, что вот сейчас и она обо мне думает. Вот как в песне поется... (Насвистывает.)

К а т я. У вас нет жены?

К о н д р а т ь е в. Нету. Холостяк. Настоящая любовь, какая бывает раз в жизни, меня еще не посетила: видит, что занят товарищ, ну и проходит мимо. Вот Виктору - счастье. Даже зависть берет. Нехорошее это чувство зависть, темное. А я Витьке не раз завидовал. Дружба дружбой, а вдруг какой-то бес взыграет, ну и прижмешь его: знай, мол, свое место. Вот теперь признался легче стало. До свидания, Катерина Ивановна. Вспоминайте иногда.

К а т я. Я буду вас вспоминать каждый день. И буду ждать вашего возвращения. Вы теперь для меня, как брат - Виктора или мой - это все равно. Дайте я вас поцелую на прощанье. (Обнимает его и целует.) Желаю вам удачи.

К о н д р а т ь е в. Знаете что? Напойте мне еще разок эту вашу песню. Запомнить хочу. (Напевает.)

Где бы ты ни был, моряк, в этот час...

К а т я. Нет, не так. Полтона выше. (Напевает.)

К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Есть, полтопа выше. (Целует руку.) Желаю вам скорее увидеть Виктора целым и невредимым. До свидания, сестричка. (Спускается с лестницы напевая.)

Где бы ты ни был, моряк, в этот час...

К а т я (с веранды ему вторит, затем всплескивает руками и кричит). Борис Петрович! Не так (Напевает.)

К о н д р а т ь е в (из темноты). Знаю, что не так. Что же делать? Медведь на ухо наступил.

Слышен его смех и удаляющиеся шаги.

Завывает сирена.

Картина восьмая

Белая ночь. Штиль. Мостик подводной лодки. Лодка

неподвижна и слегка накренена. Берегов не видно. Море

на горизонте сливается с небом. На мостике 

Горбунов. Он загорел и исхудал, в остальном

неизменен. Вахтенный командир Туровцев, боцман

Халецкий и Соловцов просматривают горизонт. Граница,

перевязанный бинтами, наблюдает за воздухом. Люди

неподвижны. Все глаза устремлены вдаль.

С о л о в ц о в (встрепенулся). Правый борт, курсовой десять - огонь.

Х а л е ц к и й. Где? (Смотрит в указанном направлении.) Протри очки. Какой огонь? Обыкновенная звезда.

С о л о в ц о в (смущенно). Верно.

Х а л е ц к и й. Что тебя спортили, что ли, на суше? Какие теперь огни на море? Где это видано? Босяк.

Г о р б у н о в. Разговоры! (Туровцеву.) Какая звезда, штурман?

Т у р о в ц е в. Сейчас. Альфа из созвездия Скорпиона.

Г о р б у н о в. То-то. Где же механик? (Наклонился над рубочным люком.) Внизу!

Приглушенный ответ.

Инженер-капитан-лейтенанта Ждановского - на мостик. Граница!

Г р а н и ц а. Есть, Граница!

Г о р б у н о в. Глаза не устали? Дать смену?

Г р а н и ц а. Нет, товарищ командир. Ясно вижу.

Г о р б у н о в. А что видишь?

Г р а н и ц а. Покуда, кроме звезд, ничего, товарищ командир.

Ж д а н о в с к и й (поднялся на мостик). Слушаю, товарищ командир.

Г о р б у н о в. Почему крен?

Ж д а н о в с к и й. Выравниваем. Откачка идет вручную.

Г о р б у н о в (взял за локоть Ждановского и отвел). Ну, а вообще как?

Ж д а н о в с к и й (слегка пожал плечами). Все всмятку. Ничего сделать нельзя.

Г о р б у н о в. Это мне ясно. Команда?

Ж д а н о в с к и й. Спокойна. Всё понимают, конечно. Не дети.

Г о р б у н о в. Раненые?

Ж д а н о в с к и й. Глазычеву хуже. Начались галлюцинации. Остальные работают.

Г о р б у н о в (кивнул головой. После паузы.). Знаешь, о чем я сейчас думаю, Федя?

Ж д а н о в с к и й. Знаю.

Г о р б у н о в. Теперь можешь сказать.

Ж д а н о в с к и й. Все правильно. Я тоже считал, что нужно всплывать и открывать огонь. Нет торпед, но есть пушка - значит, надо атаковать. Ты утопил еще один корабль и уже поэтому прав. Это святое дело. А что мы сами заработали пару пробоин - в бою от этого никто не застрахован.

Г о р б у н о в. Ну что ж, очень приятно, что партийное руководство меня поддерживает. (Улыбнулся.) А ты стал разговорчивее, механик. Я впервые слышу от тебя такую длинную речь.

Ж д а н о в с к и й. Да. У меня последние дни как-то отлегло от сердца.

Г о р б у н о в. Лодка дала все, что она может дать. Мы ни разу не промахнулись торпедой и расстреляли почти все снаряды. И надо же после всего этого попасть в такой дурацкий переплет! Сейчас мы могли бы уже быть в точке встречи. Дома, понимаешь, механик?

Ж д а н о в с к и й. Ты считаешь положение безнадежным?

Г о р б у н о в. Надежды я не теряю. Если я потеряю надежду, что будет с командой? Но шансы наши невелики. Если противник нас обнаружит, мы примем бой. При попытке захватить нас я взорву лодку. Вот так.

Ж д а н о в с к и й. Я никогда не видел тебя таким спокойным. И команде это передается. Тут Глазычев что-то заблажил: "Что с нами будет?" А старшина Сидоренко ему: "Мовчи! Подывись на командира. Як Ежик каже, так воно и буде!"

Г о р б у н о в. Ежик - это я? Не знал. Безобразие. (Пауза.) Я часто думал о том, что этот день может наступить. Ты понимаешь, о чем я говорю? День генеральной проверки, испытания на прочность. Иногда я его боялся. Не смерти боялся, а самого себя. Сумею ли я вести себя так, как считаю должным. Сейчас об этом я уже не думаю. Все очень просто, и выбирать не из чего. Будем драться, и если нам суждено погибнуть, то умрем как солдаты и большевики. Это почетная смерть, и, чтобы так умереть, стоило жить. Штурман!