Одной ночи достаточно - [24]

— Говорите тихо, — посоветовал. — В соседней комнате кто-то есть.

— А, тот… — женщина пожала плечами. — Его можете не бояться. Он вызывает сильный страх, когда видишь впервые, а вообще-то, он безвреден. Курит опиум и размышляет. Не от мира сего. И потому удобен как сосед. Иногда я готовлю ему что-нибудь поесть, иначе он умрет от истощения.

Я положил руку ей на плечо, чтобы остановить объяснения.

— Что вы узнали?

Кубинка понизила голос, несмотря на то, что сказала перед этим о соседе:

— Фотографа, который работает в «Слоппи», зовут Пепе Кампос. В кафе его не оказалось, но я все узнала о нем от одного бармена с помощью маленькой кружки пива и нескольких взглядов. Итак, у Кампоса пара комнатушек на Калле Барриос, которые он использует как жилье и студию. Я не могла точно определить его дом, но он находится на маленькой улочке, которую я знаю, и потому отыскать его будет нетрудно. Узнала еще кое-что. Бармен сказал, что передо мной здесь побывал еще один человек, и он тоже расспрашивал о Кампосе.

Последнее известие мне не понравилось.

— Может быть, это простое совпадение, но может, у кого-то зародилась такая же мысль, что и у меня. Он тоже догадался, что отпечатанная пластинка является единственным доказательством преступления. Мне надо действовать быстро.

— У вас не получится.

— Должно получиться, Полночь. Другой альтернативы нет. Вы провели первые расследования. Показали мне путь. Остальное за мной. Я не могу сидеть здесь и всю ночь гонять почтовых голубей.

Кубинка усмехнулась.

— Смотрите, кого вы называете почтовым голубем, — запротестовала она. Подошла к столу, на котором разместила свой груз, и начала распаковывать свертки. — Я почему-то была уверена, что вы примете такое решение, поэтому взяла одежду в одном известном месте.

Полночь извлекла из пакетов брюки, испачканные маслом, матросскую куртку и фуражку из непромокаемой ткани. Одежда за километр воняла машинным маслом.

— Вы что, хотите превратить меня в машиниста?

— В этой одежде вас не узнают, по крайней мере, с первого взгляда. А в вашем костюме вы до центра не дойдете.

— Хорошо, — согласился. — Отвернитесь.

Я переоделся. Запах масла был ужасный, но спустя несколько минут стал привыкать к нему.

Держа сигару вверх, кубинка осмотрела меня критическим взглядом, повернула кругом.

— Можно идти, — сказала она, наконец. — И знаете, вам больше к лицу одежда моряка, чем та, которая была на вас.

— Наверное, потому, что у меня привлекательная внешность.

— Когда идете, немного пружиньте шаг, и эти проклятые ищейки не узнают вас, даже если пройдете рядом с ними. Чуть расставляйте ноги. Обычные люди при ходьбе ноги не расставляют, моряки же ставят их пошире, чтобы удерживать равновесие при качке. А теперь слушайте меня внимательно.

Я подошел к ней поближе. Наклонил голову, чтобы лучше слушать.

— Я не стану забивать вам голову названием улицы. Для вас это будет, как греческий язык, только собьет с толку. Дам вам направление, в котором надо идти, и количество поворотов, которые должны сделать направо и налево. Пойдете прямо до проспекта и повернете направо. Проследуете по проспекту до конца и только тогда повернете налево. Вы будете находиться на одной из главных артерий города и поэтому должны действовать очень осторожно.

Объяснив несколько раз, женщина заставила меня повторить маршрут. Теперь она была уверена, что я не ошибусь.

— Советую не отклоняться от маршрута, — сказала она в конце. — Гавана — город запутанный, и если потеряете улицу, найти ее вам будет нелегко.

— Вы хорошая девушка, Полночь, — признался я.

— Вот комплимент, который мне не делали с четырех лет. Теперь ему придают несколько иное значение.

Я пошарил в карманах своей одежды. Вытащил горсть американских монет и немного банкнотов — все, что у меня было. Деньги для медового месяца.

— Возьмите, — предложил. — На тот случай, если мне не повезет и я не вернусь. Это — на платье и за то, что вы хорошая девушка.

Полночь положила деньги на стол.

— Но я сделала это не ради денег. Действительно.

Я вспомнил ее слова:

— Знаю. Цветы на могилу.

— Послушайте, — уверяла она меня, показывая руки. — До тех пор, пока есть кассы магазинов, из которых можно черпать деньги, пока клиенты покупают мои цветы в кафе и показывают мне, как лежат кошельки, вы можете не беспокоиться за меня. Я справлюсь, как справлялась до сих пор.

— Вы никогда не попадете в рай.

Кубинка изобразила ужас от подобной мысли:

— Там, должно быть, ужасно скучно, вы не думаете?

— Хорошо, если не хотите этих денег, отложите их до моего возвращения и забудьте место, куда их положили.

Я прислушался, не появился ли кто-нибудь на лестнице. Открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Но прежде чем закрыть дверь, посмотрел на кубинку.

Я не знал, увижу ее когда-нибудь или нет. Но чувствовал, что должен сказать что-то перед тем как уйти. И не знал что.

Женщина стояла между мной и свечой на фоне неяркого пламени, которое формировало вокруг ее головы своеобразный ореол. Наверное, она была последним человеком для ореола. А может быть, напротив, она была достойная его?

— Ну, до свидания! — проговорил.

Полночь что-то ответила по-испански. Думаю, вроде как: