Однорукий аплодисмент - [58]

– Вот как? Ну, это нам ни к чему, миссис. Что ж, я с полчаса тому видел, как он в «Оленью свору» зашел, и пока не видал, чтобы он выходил.

«Оленья свора» – это была пивная, куда мы с Говардом никогда не ходили, потому что там было немножечко грубо. Но сегодня я была вынуждена зайти в этот паб. Поэтому поблагодарила легавого и направилась в «Оленью свору», прямо за Башмачным Рядом. Я туда шла без особого удовольствия, но вечер был очень ранний, паб открылся недавно, так что там вряд ли окажется много пьяных. И я пошла. Идти было на самом деле недалеко. Вот она, «Оленья свора», свет сияет на вывеске с головой оленя и парой собак, которые его облаивали. Я вошла в бар салуна, где было трое мужчин, которые пили легкий эль и как-то сердито разговаривали про дневной футбол. Они оглянулись, когда я вошла, долго и хорошенько меня разглядывали, так что я сделала типа гримасы и вышла, Реда там не было. Я завернула за угол в публичный бар, куда не полагалось ходить женщинам, и с большим облегчением увидела Реда, он сидел за столом с пинтой перед собой и очень строго беседовал с другим мужчиной, с тем самым, что писал про шахты и как он не собирается вести подобного типа жизнь, нет, сэр, Хиггинс его фамилия, я вспомнила. Была еще, кроме Реда и Хиггинса, только пара молодых парней, которые играли в дартс, поэтому я подошла прямо к Реду, он сидел, отвернув от меня голову, со своим собеседником, и хлопнула его по плечу. Вид у него был удивленный и немножечко облегченный, когда он меня увидел.

– Пойдемте со мной, – говорю я. – Мне вам надо сказать кое-что. Очень срочно.

А он говорит:

– Сядьте, выпейте, вы, похоже, замерзли.

Но я говорю:

– Дело ждать не может, очень срочное, тут мы не сможем поговорить. – И тогда он извинился перед Хиггинсом, вид у которого был чертовски грязный, если вы не возражаете против подобного выражения, допил остатки своей пинты пива и вышел со мной на улицу. И пока мы шли обратно к нашему дому, я пыталась очень осторожно ему втолковать, что случилось. Он был без пальто и немножко дрожал, и шел для меня немножечко чересчур быстро, но когда до него дошло, что случилось, вдруг остановился и говорит:

– Боже мой.

– При чем тут Боже мой, – говорю я. А когда мы проходили мимо того легавого, он сказал:

– Отыскали, кхе-кхе? Я буду поблизости, миссис, так что не опасайтесь.

После этого мы как бы поскакали к нашему дому, я открыла парадную дверь, включила свет в прихожей. Я как бы надеялась, что труп Говарда типа исчезнет по волшебству, пока меня нету, только он все был там, на полу. Ред выглядел немножечко бледно, говорил: «Боже мой» – снова и снова. А потом он сказал:

– Ты должна была вызвать полицию, просто должна была. А вот это то самое, чем ты его стукнула, да? – Он держал тот самый колун для угля и как бы им размахивал. – Ужас, ужас, действительно.

Видно было, он не слишком-то смотрит ТВ, и в кино тоже ходит не часто, потому что усеивал ручку того колуна для угля отпечатками пальцев. Я свои, разумеется, вытерла чайным полотенцем, как и следует делать, если кого-нибудь убиваешь.

– Хорошо тебе говорить, – говорю я, – иди в полицию, а что скажет полиция? Скажет, будто мы поругались или еще чего-нибудь и я его укокошила. Они ведь ничуточки не поверят, будто он это сам хотел сделать, а я первая сделала, правда? Само собой разумеется. И все это нечестно, вся куча неприятностей заварилась из-за глупых идей Говарда. В любом случае, он мертв, и сам этого хотел. Умереть, я имею в виду. Не совсем таким образом, но дело сделано точно так же, как было бы сделано любым другим образом, а я вовсе не собиралась. Вызвать полицию значит накликать на свою голову кучу неприятностей.

– Я бы лучше вызвал, – сказал Ред очень громко и очень нервно, причем все так же стискивал в правой руке колун для угля. – Я бы лучше пригласил зайти вон того полисмена на улице.

– Ты бы управился хуже, чем я, – говорю, – попомни мои слова. Стоишь тут с топором сплошь в твоих отпечатках, не в моих, а я все вещи правильно сделала. – Он со звоном швырнул колун на пол, потом руки стал вытирать об весь свой пуловер. – Полиция тебя уже заподозрила, – говорю я, – к тому же ты еще написал ту поэму про смерть ради доброго дела и тому подобное.

– Это глупо, – сказал Ред. – По какой бы причине я его убил? Кроме того, у меня есть алиби. Это куча чепухи, вот что это такое, и я отсюда ухожу.

– Да какое там алиби, – говорю я. – Может, ты его сейчас убил, правда? Я могу выскочить с визгом и все про это рассказать, правда? – А ручка вся сплошь в отпечатках этого самого глупого идиота. – Нельзя будет доказать, что он не сейчас умер, правда? – И вот тут я как бы ослабела. – Ох, Ред, – говорю. – Я такая несчастная. Мне нужна помощь. – И прости меня, Господи, в тот момент не возражала б немножко заняться любовью, помоги всем нам, Боже.

– Правда, – как бы взвизгнул Ред, и лицо его было в поту, хоть было очень холодно, я по-прежнему в норке, на той кухне была стужа адская, – правда не повредит невиновному, – взвизгнул он. – Скажи правду, вызови полицию и скажи правду. Правда не причинит тебе никакого вреда, правда твой единственный путь. Правда.