Одно преступное одиночество - [52]

– Я сейчас задам тебе вопрос, а ты постарайся, не удивляясь и не обижаясь, ответить на него как можно… точнее… – Я чуть было не произнес обидное слово «честно», как если бы мог допустить ложь.

Лена равнодушно пожала плечами. Видно было, что смерть подруги, тоска по ней, наслоившись на другие, серьезные проблемы и печаль, грозила стать последней каплей ее терпения. Я очень боялся за ее психическое здоровье.

– Скажи, смерть твоего мужа может быть связана с твоими подругами или с кем-то другим, проживающим в Болгарии?

– С моими подругами? – Лена подняла голову и взглянула на меня округлившимися глазами. – С чего это ты взял?

– Костров сейчас в Варне, – я легко предал Ефима Борисовича, надеясь, что услышу сейчас и здесь от Лены всю правду. А еще, быть может, я просто не хотел знать всю правду и, в случае если это Лена убила Львова, дать ей возможность подготовиться к встрече с Костровым, к его вопросам? Я только тогда, в ту минуту понял, что означает фраза «любовь – это болезнь». Я бы даже добавил – психическая болезнь. Иначе как объяснить этот мой дичайший поступок? Выходит, я продолжал допускать мысль, что Лена – убийца?

– Но сначала я должен тебя предупредить, что заранее прощаю тебе все, абсолютно все. Но только скажи мне правду. Если это ты убила Львова, я тебя пойму. Закрою на это глаза. Я помогу тебе выбраться из этой трясины…

Я не понял, как случилось, я даже не почувствовал боли, только из носа моего вдруг хлынула кровь и намочила постель. Словно это был не нос, по которому только что ударили наотмашь ладонью, а кран с кровью.

По тому, как, с какой силой и отчаянием она ударила меня по лицу, я понял, что она не убийца. Она ударила меня, как предателя, усомнившегося в ее невинности. И я счастливо, с облегчением вздохнул.

– Я не убивала Львова, – сказала она, и лицо ее исказила гримаса отвращения, словно она только что проглотила горькую таблетку. – Не убивала. Я понимаю, многое указывает на меня, да и мотив неслабый…

Я не знал, как сказать ей, что я чувствовал, что она от меня все же что-то скрывает. Или, во всяком случае, недоговаривает.

Было у меня искушение поговорить с ней о Харькове, о чем попросил меня Костров, но подлость моя по отношению к нему, оказывается, тоже имела свои границы, а потому я промолчал.

– Но кто-то же убил его! – вскричал я, зажимая пальцами ноздри, из которых продолжала сочиться кровь.

– Постой… – Лена встала, подошла к столику, выдвинула ящик и отщипнула от тугого рулончика ваты большой клок. Разделила на два и протянула мне, я заткнул ими нос. – Извини, сама не знаю, как это получилось. Просто надоело, что все вокруг меня подозревают! Да, его кто-то убил, но ко мне это не имеет никакого отношения! Я не говорила, но мне все-таки кажется, что это убийство связано с какой-то женщиной. Возможно, у него была любовница, почти жена, может быть, даже и дети! Или не одна, а две женщины, которые не могли его поделить.

– Постой. А завещание?

– Завещания никакого нет, в том-то и дело. Предположим, если бы у него были так называемые жены и дети и существовало бы завещание, в котором все было бы распределено между ними и мной, тогда все как-то встало бы на свои места. Возможно, прояснился бы и мотив, всплыло бы женское имя. А так…

– Но женщина точно была, может, не его любовница, а помощница убийцы, которая сразу после совершенного преступления выбежала на улицу в твоей куртке и принялась бить по машине, привлекая к себе внимание.

– Но кто она такая? Кто? Вот действительно, были бы камеры во дворе, меня бы сразу оставили в покое.

И тут я вспомнил про Лучано! Позвонил Людмиле, танцовщице, подружке Лучано. Напомнил ей о себе, о скайпе Лучано.

– Он прилетает сегодня вечером, – сказала Людмила сонным голосом. – Я все помню. Но если хотите, подъезжайте к нашей театральной студии…

– К театру?

– Ну да, к театру. Это мы называем его студией. В шесть, сможете?

– Да хоть в три часа ночи! – воскликнул я радостно.

Однако Лена, которая прекрасно понимала, о чем идет речь, нисколько не обрадовалась. Она посмотрела на меня устало.

– Знаешь, мне иногда кажется, что этот кошмар никогда не закончится, – сказала она. – А еще я не понимаю, кто может меня так ненавидеть, чтобы так жестоко подставить. Это же надо – убить моего мужа. Потом надеть мою куртку и выйти на улицу, чтобы у всех на глазах лупить по машине убитого!

Вероятно, мы очень громко разговаривали, потому что в дверь постучали. Это была Катя. Я вышел к ней в коридор.

– Забыла сказать… – Вид у Кати был виноватый. – Только не здесь. Пойдемте в кухню, там она не услышит.

«Она», это, значит, Лена. Я и сам был уже утомлен обрушившимися на нас проблемами, поэтому в ожидании разговора с Катей, которая редко когда выражает желание поговорить со мной с глазу на глаз, что подразумевает, что у нас снова что-то стряслось, пытался прокрутить возможные варианты. Катя решила уйти? Может, ей не хватает денег на хозяйство? Или с детьми что-то?

Когда мы остались одни, Катя сказала:

– Приходила ваша жена.

– Жена? Какая еще жена? – У меня от удивления даже колени ослабли.

– Я не уверена, она, конечно, не представилась, но эта молодая женщина уже довольно давно следит за нами, когда мы гуляем с детьми. Подходить до сих пор не решалась, а вот вчера днем набралась смелости, поднялась и позвонила в дверь.