Однажды в Америке - [150]

И вдруг мама открыла свои чудесные глаза и стала искать мою руку.

— Я умираю, сыночек.

Я взял ее за руку. Не желая смириться с надвигающимся на меня ужасом и не зная, как уберечь и защитить мою маму, я заплакал, как маленький ребенок:

— Мама, мамочка…

Ее лицо светилось печалью и нежностью.

— Мы встретимся с тобой на том свете, детка, — успокаивала она меня.

— Но меня не пустят туда, чтобы встретиться с тобой. — Я безудержно разрыдался. — Я очень, очень плохой.

— Я попрошу за тебя у Бога, сынок.

Ее дыхание постепенно угасло.

Я услышал рыдания моего младшего брата, стоявшего рядом:

— Это ты убил маму! Ты разбил ее сердце. Ты, мерзавец!

Еле держась на ногах, я выбрался из палаты и вернулся в бар. Я не помню, как долго там просидел, заливаясь слезами. Я вспомнил о времени только тогда, когда за окном наступили сумерки. У меня осталась масса невыполненных дел. Нужно было еще позаботиться о том, чтобы надежно спрятать чемодан с деньгами и закончить дело с поездкой в Вестчестер. Надеюсь, эти борцы с «сухим» законом отпустят меня на похороны моей матери. Да, они всегда так делают.

Я отправился на такси к Толстому Мои. Наша комната была пуста, все уже ушли. Я долго стоял и недоуменно озирался по сторонам.

— Куда подевались сейфы? — пробормотал я.

В комнату вошел Мои и подал мне записку от Макса. В ней говорилось, что он отправил чемоданы в одно из надежных мест и что, когда они вернутся из Вест-честера, он отдаст мне квитанцию, ключи и все остальное. Он просил меня не беспокоиться и писал, что они благополучно обойдутся без моей помощи.

Внезапно я почувствовал необыкновенную легкость. «Боже мой, какая удача, — подумал я. — Я остаюсь в стороне от дела. Да, но как же Макс, Простак и Косой? Их поймают, и им придется отсидеть в тюрьме целых восемнадцать месяцев. Если бы не сумасшедшая идея Макса ограбить Федеральный резервный банк, я никогда непошел бы на такое предательство». Я позвонил брату. Он уже сделал все распоряжения, касающиеся погребения, и наотрез отказался иметь дело с нашим бюро. Он назвал мне адрес и сообщил время похорон. Завтра утром.

Я поднялся в свой номер и лег в постель, прихватив с собой бутылку. Я пил до тех пор, пока не впал в состояние меланхолической грусти.

Где-то над головой я услышал пение хора, исполняющего молитву в память о навсегда покинувших этот мир. На фоне хора зазвучал сильный голос великого певца Йозеля Розенблата, который слился в одно целое с печальной мелодией, исполняемой Косым Хими на его гармонике. Мое сердце печально заныло, и я заплакал о своей умершей маме.

Мне не спалось. Я вышел на улицу и стал бродить, переходя от забегаловки к забегаловке.

Не помню, как я забрел в Китайский город и очутился в заведении Джо. Увидев меня, он спросил:

— В чем дело, Башка, ты заболел?

— Приготовь мне трубку, — еле слышно попросил я.

Я упал на кушетку. Пока Джо готовил мне трубку, меня всего трясло. Он обмакнул шарик в воду, подержал его над открытым пламенем, а затем вставил в трубку.

— Затянись, это подарит тебе покой, — прошептал Джо.

Не помню, посещали ли меня мои обычные фантастические сны. Знаю лишь, что проснулся я в подавленном состоянии. Я лежал, охваченный приступом меланхолии, когда вошел Джо. Его обычно невозмутимое лицо было мертвенно-бледным и выражало скорбь. Слезы бежали по его щекам. В трясущейся руке он сжимал свежую газету. Он присел рядом со мной на кушетку и рыдающим голосом произнес:

— Ужасно, как это все ужасно, Башка.

Я сел с удивленным видом. Мне было совершенно непонятно, как могла расстроить такого человека, как Джо, смерть моей мамы. Я похлопал его по спине и сказал:

— Ну что ты, это было неизбежно, она была очень больной женщиной.

Он удивленно посмотрел на меня и протянул утреннюю газету. Я посмотрел на фотографии и попытался прочитать статью. Дьяволы начали молотить меня стальными стержнями по голове, втыкать их в сердце и в живот. Комнатное освещение то меркло, то вспыхивало невыносимо ярко. Потолок качнулся над моей головой, пол бросился мне навстречу — я ударил в лицо. Это был конец света. Дважды газета выпадала из моих ослабевших рук и, казалось, сама начинала кружиться по комнате. Я сидел на полу и смотрел на фотографии. Да, все они были здесь, на первой странице, лежащие в лужах крови на этой проклятой вестчестерской дороге. Боже, мой Боже, это были они, они трое, мои братья.

— Нет, они были больше чем братья. Макс, Простак и Косой — мертвые, мертвые, мертвые лежали там. Я любил их, я любил их. Они были больше, чем братья. И я их убил. Боже, я их — убил.

Сквозь застилающие глаза слезы я прочитал статью. Две машины, набитые правительственными агентами, попытались перехватить транспорт со спиртным. Сопровождавшая груз охрана оказала сопротивление и открыла огонь. В результате перестрелки были убиты трое бандитов и один правительственный агент. Еще четверо агентов находились в критическом состоянии. Вконец обессилевший, я сидел на полу и оплакивал самого себя. Это была моя вина. Я убил их. В конце концов мне удалось взять себя в руки. Новая мысль пришла мне в голову. Словно одержимый, я выскочил из комнаты и поймал такси.