Однажды он прогнется под нас... - [17]

Как и ожидалось, все ценные бумаги, в которые Гарри вкладывал деньги, принесли доход. За год он заработал почти две тысячи галлеонов, Сириус был поражен. А Гарри, наконец, все подготовил для ритуала, который позволит ему открыться Блэку, не опасаясь за сохранность своей тайны. Было семнадцатое июня.

Гарри попросил Сириуса прийти вечером в одну из многочисленных гостиных. Там он уже припрятал все необходимое и запас кое–какие успокоительные зелья, мало ли что.

Сириус, как всегда, веселый и беззаботный, вошел в помещение, и разом лишился части своей беззаботности. В кресле сидел его крестник, и серьезно, чрезвычайно, почти пугающе серьезно смотрел на него. Разговор явно предстоял непростой… Мужчина сел в кресло, вопросительно глядя на мальчика. Гарри глубоко вздохнул.

— Сириус, прежде всего я должен извиниться, но полагаю, ты потом поймешь меня… — Гарри резко выхватил палочку и снял блок с воспоминаний своего крестного.

В одно мгновение все пронеслось в голове Сириуса: Рождество, его тревоги и сомнения, беседа, яростная вспышка Гарри и его леденящий душу рассказ. Гарри грустно смотрел, как глаза сидящего перед ним наполняются ужасом, и указал на аптечные зелья стоящие на столе. Плохо соображающий Сириус схватил успокоительное и сделал хороший глоток, стало полегче, в голове чуть прояснилось. Совсем чуть–чуть.

— Ты, стирал мне память?

— А что мне оставалось делать? Сириус, мне не нужно привлекать внимание, а ты это делаешь очень часто… — в глазах Гарри читалась непреклонная решимость. — Я хочу отомстить. Думаю, ты можешь понять, что я чувствую, и отдаленно представить, что я там перенес… Хотя мне пришлось много тяжелее тебя…

Сириус глядел на сидящего перед ним тридцати летнего мужчину в теле ребенка, на человека, прошедшего через ад Азкабана, куда его отправил Дамболдор. Он чувствовал, что это правда, с первого до последнего слова. Глаза, смотрящие на него, не были глазами мальчика, это были глаза взрослого человека, который очень многое пережил. Решимость царила в его глазах, решимость добиться своих целей.

— Чего же ты хочешь, Гарри? — проговорил он.

— Чего я хочу? Я хочу всего, я хочу добиться от этой жизни лучшей доли, чем мне была уготована! Я хочу счастья, больше, чем мне довелось испытать в прошлый раз. Я хочу жить так, как желаю я, а не кто–либо другой. Я хочу мстить, хочу увидеть животный страх, осознание конца и ярости от собственного бессилия во взгляде этой красноглазой рептилии перед тем, как я убью его. Я хочу увидеть шок и потрясение в глазах этого старого маразматика, когда он поймет, что его Золотой Мальчик переиграл его, страх, когда он поймет, что я сильнее его и Волдеморта, и что светлым меня уж точно не назвать. Я хочу многого, и я всего этого добьюсь!

— Почему ты не сказал мне сразу? Почему ты скрывал это? Зачем ты стирал мои воспоминания? Да знай я, я бы…

— Что ты бы? — прервал его собеседник, — а, знаю, ты бы помчался к директору и сказал ему все, что он заслуживает? А потом тебя бы признали сумасшедшим, а Дамболдор, поняв, в чем дело, взялся бы за меня. Пойми меня, Бродяга, я хочу кроме всего прочего, перевернуть мир с ног на голову, а тут нужна расчетливость. А расчетливость, право, не числится среди твоих сильных сторон, как и хладнокровие…

— Ты не похож на отца… — прошептал Мародер.

— Я был похож на него, — еще тише ответил сникший Гарри, — я судил предвзято, я всегда кидался вперед сломя голову… Я был истинным Гриффиндорцем, мне все говорили, что отец гордился бы мной… А потом был тот суд, и те, кого я любил, кто заменил мне семью, плевали мне в лицо… Азкабан изменил меня, там нельзя не измениться, а у меня к тому был учитель. Волдеморт. Мы связаны через этот шрам, эта связь стала сильнее в том аду. Десять лет, десять лет я цеплялся за жизнь и рассудок, попутно наблюдая за ним. Я поклялся, что выживу и отомщу, и я учился, учился у него всему, я узнал все его секреты, все тайны, все приемы. Это было ужасно, я чувствовал каждую принесенную им смерть, каждую боль, но я все равно учился. Меня вполне можно назвать его наследником…

Они еще долго говорили обо всем, Гарри чувствовал облегчение, неизъяснимое облегчение, после того, как он поделился всем наболевшим. А его крестный немедленно предложил свою помощь во всем. Гарри улыбнулся, он знал, что в этом на Бродягу можно положиться, а в остальном…

— А теперь, Сириус, надо подумать о конспирации. Мне вовсе не хочется, чтобы мир узнал мою маленькую тайну в ближайшие несколько лет. Не волнуйся, я не стану опять стирать воспоминания. В твоей библиотеке я нашел способ гораздо лучше. «Обряд молчания», он лишит тебя физической возможности проговориться кому бы то ни было. Ты сможешь обсуждать это со мной, но никто другой не вытянет из тебя ни слова, не поможет ни Сыворотка, ни даже Легилеменция… Надеюсь, ты согласишься… — потянул Гарри, «не то придется силой» — пронеслось в голове. Сириус, видно, подумал о том же…

После разговора жизнь продолжилась, Гарри продолжал получать удовольствие, одновременно тренируясь. Он даже записался в секцию по борьбе, решив, что физическая подготовка не помешает. Схватывал он, кстати, на лету. Пришел день рожденья, который был отпразднован пышно, но в узком кругу, хотя Гарри и сумел почти подавить свои чувства по отношению к Ремусу. Были вручены подарки, раздавались поздравления и тосты, а потом все, наконец, разошлись. А на следующий день Гарри встретил в своей комнате хорошо знакомое длинноухое существо с огромными глазами.