Однажды ночью в августе - [53]
В воскресенье он вновь отправился в церковь вместе с Агати и Ставросом. Он поставил две большие свечи и, прежде чем занять свое место рядом с друзьями, постоял возле каждой, глядя, как она горит. Одна из свечей предназначалась Анне. В отличие от свечи пламя его любви к ней никогда не погаснет. Вторая свеча была для Софии. Манолис поймал себя на том, что в последнее время думает о своей крестнице все реже. Если бы жизнь сложилась иначе, он бы остался на Крите и сейчас девочка стояла бы рядом с ним в новеньких туфельках – традиционном пасхальном подарке крестного своей подопечной.
Он размышлял об этом во время долгой службы, слушая церковное пение. Когда все трое покинули храм, весеннее солнце уже вовсю сияло над городом. Друзья поспешили в любимую таверну, чтобы полакомиться мясом молодого барашка.
На Пасху Мария, проболев больше двух месяцев, впервые решилась выйти из дому. Собираясь в церковь, она подошла к зеркалу, чтобы проверить, хорошо ли уложены волосы. Однако вместо привычного отражения она увидела худое бледное лицо почти незнакомой женщины. Стараясь не выдать своего потрясения, она пощипала себя за щеки, чтобы придать им хоть какое-то подобие румянца, взяла мужа под руку и вместе с ним отправилась на главную площадь, где стоял храм. Идти было совсем недалеко. Всю дорогу София радостно скакала вокруг родителей. Киритсисы были не единственными, кто шел в церковь на пасхальную службу, – туда стекался, казалось, почти весь город.
Николаос был не слишком религиозен и все же не мог отделаться от мысли, что его жена будто бы родилась заново. В самом начале ее болезни ему казалось, что она не выживет, но вот теперь Мария шагала рядом с ним, живая и здоровая, приветствуя своих друзей улыбкой.
София же выглядела почти в точности такой, какой ее представлял себе Манолис. Сегодня на ней было новенькое голубое платьице, купленное Николаосом, и туфли в тон, подаренные Марией. С длинными кудрявыми волосами, подхваченными лентой, шестилетняя София была само очарование, и Николаос с досадой отметил про себя, что она слишком напоминает свою мать.
Спустя несколько месяцев после Пасхи Мария начала подумывать о том, чтобы возобновить свои визиты к Андреасу. Но как сказать об этом мужу? Она знала, что Николаос будет возражать, и это очень беспокоило ее.
Наконец ближе к концу сентября Мария упомянула о своем желании в разговоре с мужем.
Николаос, как она и предполагала, был категорически против.
– Даже и думать забудь об этом, Мария! – В его голосе послышались нотки гнева, что для доктора Киритсиса было крайне несвойственно. – Как тебе такое в голову взбрело?
– С моего последнего визита прошло больше полугода. Андреас, должно быть, гадает…
– Так напиши ему! – отрезал Никос. – После того последнего визита ты чуть не умерла! И теперь хочешь снова отправиться в это злачное место?
– Но… – запротестовала было Мария.
– Ты еще недостаточно оправилась после болезни. Если в будущем решишь туда поехать, мы это обсудим, но пока еще рано даже говорить об этом. – И хотя слова Николаоса прозвучали резко, Мария понимала, что он старается уберечь ее от опасности, потому что очень сильно любит. – Очевидно, что именно в тюрьме ты и подхватила эту заразу.
– Виновата не инфекция, а погода…
– Возможно, холод и дождь лишь усугубили ситуацию, но… Впрочем, свое мнение я уже высказал.
Мария встала и вышла из комнаты. Ей не нравилось ссориться с мужем, и особенно она не любила ссоры, в которых правым оказывался Николаос. Она помнила первую поездку в тюрьму и ту женщину, что посоветовала приезжать к восьми утра. А кроме того, предупредила, что внутри этих проклятых стен легко подхватить пневмонию.
Мария прошла в гостиную и вытащила из ящика стола лист писчей бумаги. Ей следовало написать Андреасу раньше, поэтому сейчас она поспешно набросала коротенькую записку, в которой объясняла, почему не навещала его все эти месяцы. Она отправила свое послание в тот же день, но ответа на него ждать не приходилось. Осужденным на пожизненное заключение убийцам запрещалось писать и отправлять письма.
Через несколько недель, окрепнув настолько, чтобы выдержать поездку до Плаки, Мария навестила Фотини и открыла своей подруге все, что тяготило ей душу.
– Я чувствую себя ужасно виноватой, – жаловалась Мария, – Представь, как ему, должно быть, одиноко. Это просто кошмар. И если ему не передадут мою записку, он никогда не узнает, почему я вдруг перестала его навещать.
– Я до сих пор не понимаю, как ты можешь испытывать жалость к этому человеку, – прямо сказала Фотини. – Он ведь убил твою сестру.
– Фотини!
– Мария, но ведь это правда.
– Да, но правда – это еще не все. Ты не знаешь, как меняется выражение его лица, когда он видит меня. В его глазах я вижу нечто большее, чем простую благодарность, Фотини. Он смотрит на меня так, будто я спасла ему жизнь!
– Отец мог бы его навещать вместо тебя…
